Адам Мец - Мусульманский Ренессанс

С современной нам точки зрения, когда судят по количеству территории и по так называемому единству, распад империи Аббасидов, конечно, не вызывает сомнений. «Мировые империи», однако, всегда обусловлены наличием гениального властелина или особо жестокой касты и во всех случаях противоестественны. Египет Ихшидов, Кафуров и Фатимидов неплохо выдержал испытание, неплохую оценку получает также и империя Саманидов на Востоке [80] Ибн Хаукал, стр. 341 и сл. . Для Багдада же это было суровое время. С тех пор как в 315/927 г. город первый раз потревожили бродяги (‘аййарун) [81] Ибн ал-Асир, VIII, стр. 126. , они выходят на арену при каждом проявлении слабости правительства. Тягчайшими временами был период безвластия с момента смерти Беджкема и до вторжения Бундов (329—334/940—945). В 329/940 г. во время сильной грозы рухнул зеленый купол дворца основателя города ал-Мансура, а купол этот «был венцом Багдада и отличительной приметой города» [82] Ибн ал-Джаузи, Мунтазам, л. 67а; Китаб ал-‘уйун, IV, л. 190а. , так что это происшествие символизировало упадок. В 331/942 г. главарь шайки разбойников Ибн Хамди смог совершенно беспрепятственно разграбить город, пользуясь при этом покровительством Ибн Ширзада, который, будучи писцом при тюркском главнокомандующем, фактически возглавлял правительство. Ибн Хамди должен был ежемесячно выплачивать Ибн Ширзаду 15 тыс. динаров из награбленного им самим и его товарищами «и получал в этом квитанции (бера’ат) и счета (рузат) от банкира». Это привело к тому, что жители города стали нести караулы с сигнальными трубами и лишились возможности спокойно спать [83] Китаб ал-‘уйун, IV, л. 205б. . Дома в то время пустовали, и в конце концов домовладельцы даже платили деньги тем, кто отваживался жить в их домах и содержать их в порядке. Много бань и мечетей было закрыто [84] Ибн ал-Джаузи, Мунтазам, л. 72a. . Ко всему этому присоединялись еще вечные распри между суннитами и шиитами, сопровождавшиеся непрерывными пожарами. Пожар 362/972 г. обратил в пепел одних только лавок 300 да 33 мечети и стоил жизни 17 тыс. человек. Говорили, что этот пожар был устроен самим правительством, чтобы положить конец стычкам в городе. В те годы началось переселение жителей в восточную часть города, которая и по сей день населена значительно гуще [85] Йахйа ибн Са‘ид, стр. 141; Ибн ал-Асир, VIII, стр. 462. . На следующий год великодушный писец, после смерти своего господина избранный главнокомандующим, обложил население такими налогами, что многие купцы сбежали из города. Общественная безопасность настолько ослабла, что разбойники вломились как-то даже в дом самого кади. Спасаясь от них, тот выбрался на крышу дома, но свалился вниз и умер [86] Китаб ал-‘уйун, IV, л. 229а. . Во времена ал-Мукаддаси в Багдаде уже были пустыри, население города «поредело, с каждым днем все идет к упадку, и я опасаюсь, что будет, как в Самарре» [87] Мукаддаси, стр. 120. . Площадь, где в былые времена около полудня было самое оживленное движение, — на перекрестке улиц сапожников и торговцев биссусом [88] <���Биссус — прочные шелковистые нити, выделяемые некоторыми двустворчатыми раковинами. На побережье Средиземного моря из них изготовлялась прочная ткань — виссон. Так же называли тончайшую прозрачную льняную ткань.— Прим. перев. > — в 392/1001 г. была пустынна, и там разгуливали лишь воробьи да голуби [89] Китаб ал-вузара, стр. 439. . Столица Египта стала в то время больше и многолюднее Багдада [90] Мукаддаси, стр. 197. < Le Strange, Baghdad, стр. 77.— Прим. англ. перев.> и с той поры так и осталась самым крупным мусульманским городом.

Когда в 295/907 г. возник вопрос о престолонаследии, везир, возвращаясь однажды из дворца верхом на лошади, как обычно, в сопровождении одного из четырех главных министров, обсуждал с ним, кого следует сделать халифом, говоря при этом, что сам он — за сына халифа ал-Му‘тазза. Министр же — а это был Ибн ал-Фурат, сам ставший впоследствии везиром,— возражал ему: не следует, мол, делать халифом того, кто знает дом одного, имение другого и сад третьего, того, кто общается с людьми, знаком с жизнью, кого жизненный опыт сделал проницательным человеком,— поэтому он рекомендовал юного принца ал-Муктадира. Везир понял его, и на престол был посажен ал-Муктадир [91] Китаб ал-‘уйун, IV, л. 58б. . Это был тринадцатилетний мальчик, вся радость жизни для которого заключалась в том, чтобы его избавили от необходимости ходить в школу [92] Китаб ал-вузара, стр. 116. . Выбор везира был незаконным вследствие несовершеннолетия принца, и некий непоколебимый в своих принципах кади Багдада должен был расстаться с жизнью, когда он как человек чистой совести отказался принести ему присягу [93] ‘Ариб, стр. 28. . Однако везир с министром просчитались! Мать мальчика, греческая рабыня, вместе со своими приверженцами весьма энергично вмешивалась в дела правления, смещала и назначала на посты по своему усмотрению и опережала всех в разграблении государственной казны. О ее активности свидетельствует хотя бы то, как она интересовалась даже тем, что читали ее внуки. Ставший позднее халифом ар-Ради сидел как-то над своими книгами; вдруг появились евнухи его бабки с белым платком, свалили в него все книги и ушли, оставив в недоумении рассерженного принца. Через два часа они принесли книги обратно в целости и сохранности. Тогда принц обратился к ним с такими словами: «Скажите тому, кто велел вам это сделать: теперь ты видел эти книги — это всего лишь богословие, законоведение, поэзия, языкознание, история, т.е. все сплошь научные и полезные книги, а не то, что читаете вы,— морские сказки, приключения Синдбада да сказки про кошку и мышь» [94] <���Сули называет: ‘Аджа’иб ал-бахр, Хадис Синдбад и Ас-синнаур ва-л-фа’р.— Прим ред. > . Друг принца ас-Сули, со слов которого мы и знаем об этой истории, опасался, что осведомятся, кто был в этот момент у ар-Ради, и это может повлечь за собой большие для него неприятности; поэтому он отправился к евнухам и просил их не передавать ответ принца. Они ответили ему: «Мы даже не в состоянии удержать в памяти все эти ученые выражения, разве можем мы их повторить?» [95] Сули, Аурак, стр. 9. .

Почти двадцать пять лет просидел ал-Муктадир на троне, всего лишь дважды на каких-нибудь один-два дня свергаемый восстаниями, но все время под сенью неусыпной опеки своей матери. Принужденный своим окружением, он против ее воли и своего желания предпринял свой единственный военный поход, где сам пал в суматохе сражения. Голова его была отсечена, и все одежды, в том числе и плащ пророка, были сорваны с тела, так что какой-то солдат из сострадания бросил на него охапку травы, чтобы прикрыть наготу. Был он коренастым, скорее низкорослым, с кожей «цвета жемчуга», глаза у него были маленькие, но с большими зрачками; красивое лицо обрамляла роскошная рыжеватая борода [96] Мас‘уди, Танбих, стр. 377; Мискавайх, V, стр. 379; ‘Ариб, стр. 176 и сл.; Китаб ал-‘уйун, IV, л. 129а. . Все рассказы свидетельствуют о его великом добродушии. Когда везир как-то доложил ему, что он ежемесячно выплачивает по 300 динаров за мускус по статье бюджета «кухонные расходы», а халиф получает его разве только самую малость в печенье (хушк нанадж), то халиф рассмеялся и запретил везиру вычеркивать эту статью расходов, говоря при этом: «Может быть, люди используют эти деньги на необходимые им издержки?» [97] Китаб ал-вузара, стр. 352. . К тому же он был пьяница [98] 3ахаби, Та’рих ал-ислам; Китаб ал-вузара, стр. 11. .