Сергей Дашков - Юстиниан

В конце января или начале февраля 547 года папу Вигилия привезли в Константинополь: император желал закончить вопрос о «трех главах». Добровольным был этот визит или нет — мнения историков расходятся. Но не подлежит сомнению одно: в столицу империи папа явился как особа, за которой признавался высокий сан. Мастер внешних эффектов, Юстиниан встретил своего протеже с пышностью, граничившей с подобострастием. У входа в собор Святой Софии властелин империи и папа поприветствовали друг друга поцелуями, а затем под пение латинского гимна Ессе advenit dominator dominus («Се шествует Господь») римский епископ вступил в храм. Скорее всего, вошел он через Вестибюль воинов, где сегодня организован туристический выход, прошел через пронаос и повернул направо, в огромные Царские врата. Папу поселили во дворце Плацидии, окружив почетом и роскошью. Однако, по сути, дело пошло совсем не так, как хотел Юстиниан. Во-первых, Вигилий отказал патриарху Мине в братском общении — как раз по причине признания им императорского эдикта о «трех главах». Патриарх ответил тем же. Надо полагать, император был не просто раздосадован, но и по-человечески обижен: он наверняка рассчитывал на бо´льшую уступчивость со стороны человека, ставшего папой исключительно благодаря действиям Константинополя. Странно выглядела принципиальность Вигилия и с учетом семи кентинариев золота, ранее полученных им от Феодоры. Видимо, император и императрица не постеснялись напомнить строптивцу о некоторых забытых им вещах, и тот 29 июня принял в общение Мину [365] Феофан , год 6039. С. 173. .

Страх оказался серьезным аргументом: Вигилий начал действовать. Он собрал около семидесяти западных (включая африканских) епископов, прибывших в восточную столицу империи, и поскольку общее согласие в вопросе достигнуто не было, потребовал от каждого из них письменного мнения. Изучив их, папа принял решение все-таки встать на сторону Юстиниана. 11 апреля 548 года Вигилий написал на имя Мины послание, сохранившееся в истории под названием «Judicatum» (решение). Этот документ был разослан по провинциям империи для чтения в храмах. А вот авторитетный африканский богослов, епископ Гермианы Факунд, написал на имя Юстиниана обстоятельный полемический трактат в защиту «трех глав» — и, судя по всему, еще до Judicatum’a [366] Об этом сочинении см.: Доброклонский , 1880. .

Так начался 548 год, который лично для императора оказался проклятым. После долгой и продолжительной болезни, нестерпимо страдая от раковой опухоли, 28 июня умерла его любимая жена и муза Феодора. Это стало для Юстиниана сильнейшим ударом.

Поглощенный горем, Юстиниан погрузился в апатию — во всяком случае, по отношению к военным делам. Поэтому когда Антонина приехала в Константинополь просить об отставке мужа, Юстиниан спокойно на это согласился. Таким образом, Велисарий прекратил военную службу и вернулся в Константинополь.

Затем император организовал в Константинополе собор восточного духовенства (монофиситствующего). Неясно, выполнял ли он этим последнюю волю императрицы (да и была ли на то ее воля?), но очередной шаг к примирению православных с монофиситами сделал. Собор (или, точнее, совещание епископов и монахов) работал в столице год. И, несмотря на горячее желание императора и даже личное его участие в ряде заседаний, завершился без результата.

Закончился злосчастный 548 год раскрытием заговора некоего Артавана. Армянин из царского рода Аршакидов, Артаван был тем самым человеком, который смог ликвидировать захватившего власть в Карфагене Гонтариса. В Восточной империи Артаван сделал хорошую карьеру, дослужившись до поста комита федератов и консульского сана. Еще при жизни Феодоры он планировал жениться на племяннице Юстиниана Прейекте (сестре будущего Юстина II), но императрица расстроила брак, несмотря на страстное желание обеих сторон: выяснилось, что у Артавана в Армении была супруга. Артаван затаил на императора и его жену обиду, а уже после кончины Феодоры судьба предоставила ему возможность отомстить: еще один обиженный армянин, Аршак, задумав убийство императора, внушил Артавану соответствующие мысли. Аршак же имел зуб на императора за наказание: его выпороли и для позора провезли на верблюде за связь с агентами персидского шаха Хосрова (что, с учетом проступка, разумнее считать милосердием).

Если верить Прокопию, заговорщики пытались привлечь к делу Юстина (сына Германа) и самого Германа: «…у кого есть хоть капля разума, не должен отказываться от участия в убийстве Юстиниана под предлогом трусости или какого-либо страха: ведь он постоянно без всякой охраны сидит до поздней ночи, толкуя с допотопными старцами из духовенства, переворачивая со всем рвением книги христианского учения. А кроме того, — продолжал он (Аршак. — С. Д. ), — никто из родственников Юстиниана не пойдет против тебя. Самый могущественный из них — Герман, как я думаю, очень охотно примет участие в этом деле вместе с тобою, а равно и его дети; они еще юноши, и телом и душою готовы напасть на него и пылают против него гневом» [367] Прокопий . Война с готами. III. 32; Т. 1. С. 299, 300. . Рассчитывали они, видимо, на то, что Герман тоже недоволен родственником-императором и станет мстить: ведь незадолго до тех событий Юстиниан изменил завещание умершего брата Германа, Вораида, и уменьшил долю имущества, доставшуюся Герману и его детям. Впрочем, сделал Юстиниан это не в свою пользу, а выделив предусмотренные законом средства на содержание единственной дочери Вораида, то есть совершив вполне справедливое и по-человечески понятное деяние.

Герман, узнав о планах, рассказал всё комиту экскувитов Марцеллу, еще одному племяннику Юстиниана (брату Юстина и Прейекты). Родственники императора организовали провокацию, вынудив одного из сообщников Артавана разглагольствовать о заговоре перед занавеской, за которой прятался соглядатай. Выходило так, что Артаван и Аршак планировали устранить как Юстиниана, так и Велисария, а престол должен был получить Герман.

А дальше стало твориться нечто странное. Высшие должностные лица государства, члены императорского дома, будто принялись соревноваться в том, кто донесет последним. «Узнав обо всем этом от Леонтия, Марцелл даже и тогда решил не докладывать императору; он еще долго медлил, чтобы поспешностью опрометчиво не упустить из рук Артабана. Герман же сообщил об этом деле Бузе и Константиану (еще два крупных военачальника, бывший консул Вуза и Константиан — магистр. — С. Д .), боясь, как это и случилось, чтобы от этого промедления не возникло какого-либо подозрения.

Спустя много дней, когда было дано знать, что Велисарий уже близко, Марцелл доложил императору все это дело. Император велел тотчас же арестовать и заключить в тюрьму Артабана и его соучастников и приказал некоторым из начальников произвести допрос под пыткой. Когда стал ясен весь этот заговор и уже был точно записан в протоколах, император назначил заседание полного сената во дворце, где обыкновенно бывают разбирательства по спорным пунктам. Сенаторы, прочтя всё, что удалось выяснить следственной комиссии, тем не менее хотели привлечь к ответу Германа и его сына Юстина, пока наконец Герман, представив в качестве свидетелей Марцелла и Леонтия, не смыл с себя этого подозрения. Они, а вместе с ними и Буза с Константианом под клятвой подтвердили, что ничего Герман не скрыл от них по этому делу, но передал им все так, как я только что рассказал. Тотчас все сенаторы освободили от обвинения его и его сына, как не совершивших никакого преступления против государственного строя. Когда все явились во внутренние покои императора, то сам император был очень разгневан; он негодовал и особенно был раздражен против Германа, ставя ему в вину задержку осведомления. Какие-то двое начальников, подслуживаясь к нему, подтвердили его мысли и вместе с ним делали вид негодующих. Этим они еще больше усилили гнев императора, стараясь на чужих несчастьях заслужить у него себе милость. Все остальные молчали, подавленные страхом и своим непротивлением предоставляя свободу проявлению его воли. Один только Марцелл своей прямой и открытой речью мог спасти этого человека. Беря вину на себя, он настойчиво заявлял, что Герман давно и усиленно предлагал сообщить императору об этом факте, но он, Марцелл, очень тщательно разбирался во всех мелочах и поэтому так медлил с сообщением. Этим он утешил гнев императора. За это Марцелл получил великую славу среди всего народа, так как он в минуту, самую трудную для Германа, проявил всю свою душевную доблесть. Император Юстиниан отрешил Артабана от занимаемой им должности, не сделав ему, помимо этого, ничего дурного, а равно и всем остальным, если не считать того, что всех их держал под арестом, но без бесчестия, во дворце, а не в обычной тюрьме» [368] Прокопий . Война с готами. III. 32; Т. 1. С. 302–304. .