Александр Сегал - История эпидемий в России. От чумы до коронавируса

Принимая во внимание все только что изложенное, нельзя не понять, почему Брауэль в последней своей работе о сибирской язве выражал твердую уверенность в своем праве на первенство открытия сибиреязвенных бацилл [717].

Надо тем не менее признать, что французский ветеринарный врач Деляфон тоже наблюдал, начиная с августа 1856 г., палочковидные образования при исследовании крови у погибших от «селезеночной болезни» животных. В своей статье, напечатанной лишь в 1860 г., он пришел к заключению, что описанные Брауэлем тельца наблюдаются только в крови сибиреязвенных животных и тогда кровь приобретает заразительные свойства. И хотя этот исследователь все еще не решился признать за описанными им тельцами значение возбудителя болезни, его роль в выяснении такого вопроса должна быть признана очень значительной и для истории микробиологии достаточно яркой [718].

Уже микроскопические исследования Деляфона отличались от наблюдений Поллендера и Брауэля большей тщательностью выполнения, так как капли крови помещались между предметным и покровным стеклами. Он впервые наблюдал бактерии в гистологических, полученных с помощью бритвы, срезах (неокрашенных, но подвергшихся воздействию уксусной кислоты). Замечательны и его наблюдения за размножением сибиреязвенных бацилл в стеклянных капиллярах с кровью, произведенные впервые и давшие Деляфону возможность признать их за живые существа растительного характера. Наконец, в своих опытах заражения сибирской язвой свыше 125 различных животных (лошади, крупный и мелкий рогатый скот, 40 кроликов) он признал кроликов наиболее восприимчивыми к этой болезни и ввел таким образом кролика в качестве основного экспериментального животного в бактериологические исследования (1856). Последовавшая вскоре смерть Деляфона, называемого во французской литературе первым бактериологом-инфекционистом, прекратила плодотворную деятельность этого исследователя на самой заре молодой науки о микроорганизмах.

Но в это время, начиная с 1863 г., стал выступать в печати ставший известным паразитологическими исследованиями французский врач Давен с сообщениями о собственных результатах изучения сибирской язвы. Как бывший ассистент Райе и участник его упоминавшихся выше опытов, Давен стремился приписать себе первенство в открытии возбудителя сибирской язвы и притом совершенно не упоминая имен Поллепдера, Брауэля и даже, своего соотечественника Деляфона, работы которых ему не могли не быть известны. Во всяком случае в истории разрешения вопроса об этиологии сибиреязвенной инфекции имя Давена не может быть забыто [719].

Много работая над изучением септических инфекций («путридных заболеваний»), Давен производил и опыты заражения сибирской язвой различных животных. С этой целью он впервые использовал для бактериологических исследований морских свинок, белых крыс и мышей, помимо кроликов, овец и коров, а также впервые же применил для этого подкожное введение заразного материала с помощью шприца Праваца вместо надрезов кожи хирургическим ланцетом. Он указывал на постоянное наличие в крови при сибирской язве (charbon) палочковидных телец, которых он сначала называл «бактериями», а затем (1864) предложил для них и особый термин «бактеридии (bacteridies charbon-neuscs)», принимая во внимание большую величину и неподвижность этих микроскопических образований, Давен пришел к заключению, что они представляют собой сущность болезни и наблюдаются поэтому еще при жизни зараженного организма в отличие от гнилостных микроорганизмов, и кровь обладает заразными свойствами лишь при их наличии в ней. В 1866 г. он впервые, наконец, высказал убеждение, что «бактеридии» являются возбудителем сибиреязвенной инфекции. По его словам, он пришел к такому заключению под влиянием сообщения Пастера в 1861 г., что причиной маслянокислого брожения служат открытые им особые «вибрионы». Эта мысль о возможности живого возбудителя специфической природы и при сибиреязвенной болезни побудила Давена к его исследованиям, результаты которых он сообщал в печати в течение 1863–1877 гг. [720]

Следовательно, первым, кто высказал мнение о специфическом возбудителе сибиреязвенной инфекции, и притом с достаточной убежденностью на основании собственных исследований, надо признать Давена. Не все заключения его, правда, соответствовали действительности. Так, на ошибочность его убеждения о заразительности крови лишь при условии нахождения в ней «бактеридий» указал Брауэль, но оба названных исследователя еще не знали о существовании споровых форм возбудителя. Давен нашел также, что куры и лягушки не могут заражаться сибирской язвой, что было в дальнейшем подтверждено и Пастером, но последний тем не менее нашел возможность доказать, что эту невосприимчивость можно устранить искусственным путем (классические опыты Пастера с охлаждением ног курицы и с помещением лягушки в термостат, 1878). Убедившись, что «бактеридии» в гниющей крови исчезают, Давен пришел к неправильному заключению о нецелесообразности закапывания в почву сибиреязвенных трупов. В своих последних исследованиях сибиреязвенной инфекции он изучал действие антисептических средств в поисках рациональных путей в борьбе с ней.

Однако технические средства у Давена и его предшественников были еще слишком бедны, чтобы убедить сомневающихся. Поэтому даже такие патологи, как Вирхов в Германии или известный физиолог Поль Бэр во Франции, а в России выдающийся эпизоотолог И. И. Равич (1822–1875), высказывались против этиологического значения бактерий при сибирской язве, считая их кристаллическими продуктами распада крови вследствии «гнилостного брожения» или нитями фибрина. Равич, например, указывал, что подобные кристаллы он находил при бешенстве в крови собак и у лошади при асфиксии, а следовательно, по его словам: «…Все открытие доктора Давена наделало много шума из ничего, и потому полагаю, что дальнейшее опровержение его было бы лишнею потерею времени…» [721].

Надо принять во внимание, что именно в это время литература стала наполняться самыми легкомысленными сообщениями об открытии возбудителей разных инфекций там, куда проникал вооруженный одним лишь микроскопом глаз и где можно было увидеть нечто похожее на живое существо. Ученые того времени еще не владели экспериментальным методом, едва только начинавшим проникать в творческую деятельность исследователей проблем биологии, медицины и ветеринарии. Изучение же только морфологической стороны в микробиологических объектах без одновременного исследования их биологических проявлений и прежде всего без возможности выделения чистых культур на плотных питательных средах не давало оснований для критического отношения к тем «открытиям», которые наносили существенный вред зарождавшейся науке о микроорганизмах. Подобные поиски новых видов «грибов», как в то время назывались микроорганизмы, приводили неизбежно к результатам, метко охарактеризованным как «чепуха и Penicillium glaucum» (Брефельд).