Дмитрий Бовыкин - Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Неоднозначность этого расклада усугублялась ещё и тем, что если для Ларевельера-Лепо выбор союзников был делом и личных, и политических пристрастий, то Баррасу и Ребелю пришлось определяться, что лучше — синица в руках (посты Директоров) или журавль в небе (посулы роялистов). С чем же был связано их решение поддержать республиканцев?

В историографии бытует точка зрения, что колебания Барраса прекратились после того, как 2 мессидора V года Республики (20 июня) или чуть позже он получил от Бонапарта перехваченные тем документы, изобличающие генерала Пишегрю в тесных связях со сторонниками монархии. Командующему Итальянской армией они достались, когда благодаря стремительному наступлению французов Бернадоту удалось арестовать в Триесте графа д’Антрэга и захватить его портфель с документами. Самым важным из них была подробная запись беседы с де Монгайяром, в которой обсуждалась измена Пишегрю {2034} 2034 Mathiez A. Le Directoire. Р. 315; Godechot G. Op. cit. Р. 311–312; Погосян В. A. Указ. соч. С. 122–125. . Однако эти бумаги не представляли для Барраса никакой угрозы, а падение Пишегрю, хотя тот и был одной из ключевых фигур, не повлекло бы за собой отставку других депутатов-роялистов.

Ряд историков верит мемуарам современников, в которых упоминается, что Баррас вёл переговоры с Питтом и попросил в обмен на лояльность 12 миллионов, но премьер-министр Англии отказал {2035} 2035 Mathiez A. Le Directoire. Р. 314. Под пером Годшо эта информация превратилась в слух, но уже о переговорах между Баррасом и Людовиком XVIII ( Godechot G. Op. cit. Р. 311). Любопытно, что никто не пишет, чего именно 12 миллионов потребовал Баррас, лишь Годшо добавляет: «в золоте». , и якобы именно это толкнуло продажного директора в объятия республиканцев. Скорее всего, это является отзвуком тех переговоров, о которых уже шла речь ранее, когда доверенные лица Барраса пытались установить контакт с Мальмсбери и Питтом. Де Воблан вспоминал:

…Баррас в одиночку задумал другой заговор. За два или три месяца до 18 фрюктидора он поручил человеку, собиравшемуся в Англию, повидать английского министра и поделиться с ним этими планами. Он обещал совершить революцию в пользу роялистской партии и отдать корону законному государю. Он требовал 12 миллионов, которые должны были оказаться поделены между ним и его доверенными лицами. Эти предложения приняты не были. Я абсолютно уверен в том, что рассказываю. Я знал человека, которому Баррас поручил эти переговоры {2036} 2036 Vaublanc V. M. Ор. cit. Vol. 2. P. 415. .

Однако переговоры, как мы знаем, были прерваны лишь в августе 1797 г., тогда как Баррас принял сторону республиканцев самое позднее к середине июля.

Встречается и третья гипотеза: Баррасу приходилось считаться с настроением армий, забрасывавших Париж жёсткими антироялистскими петициями {2037} 2037 Погосян В. Л. Указ. соч. С. 128. . В то же время, как справедливо замечает сам Погосян, выдвинувший эту версию, солдаты начали активно выказывать свои республиканские симпатии ещё как минимум в феврале {2038} 2038 Там же. С. 106. , а особенно угрожающим их тон сделался, когда различные подразделения армии Бонапарта стали принимать петиции по случаю 14 июля {2039} 2039 Godechot G. Ор. cit. P. 313. , то есть в Париже их могли получить явно уже после того, как Баррас совершил свой выбор.

На мой взгляд, царившие в армии республиканские настроения были лишь одним из обстоятельств, повлиявших на решение Барраса, в конце концов, у роялистов имелись свои генералы, пользовавшиеся популярностью в войсках. Другим было то, что Директору так и не удалось ни о чём договориться с агентами Людовика XVIII, в том числе и о личной безопасности, тогда как Веронская декларация не сулила цареубийцам ничего хорошего, а последующие документы никак не конкретизировали, какие оказанные королю услуги могут обеспечить прощение.

Значительно более важным мне видится то, что сам общий политический расклад летом 1797 г. не благоприятствовал планам сторонников монархии. Хотя они и пользовались поддержкой в стране и даже фактически одержали победу на выборах, антиреспубликанский государственный переворот мог стать реальностью, только если бы сторону заговорщиков принял либо Законодательный корпус, либо правительство. Однако среди членов Директории надеяться в этом плане Баррас смог бы лишь на одного Бартелеми: Карно поддержать роялистов не рискнул. К тому же во время переговоров с ним быстро стало ясно, что если он и присоединится к заговорщикам, то лишь в том случае, если смена власти будет проходить под его руководством, что Барраса, разумеется, не устраивало. В Советах сторонникам восстановления монархии также пока не хватало решимости.

Разыграть республиканскую карту казалось значительно проще. Можно было не менять Конституцию, Баррас хорошо знал несколько генералов (включая Бонапарта), готовых его поддержать, а Ларевельер и Ребель были не против образовать с ним достаточное для принятия решений большинство. Союз этот, правда, отнюдь не означал тесной дружбы или полного взаимопонимания: и Ларевельер, и Ребель постоянно боялись быть обыгранными Баррасом и наблюдали за его действиями с немалой подозрительностью.

Бартелеми и Карно предпочли принять сторону Советов. Первого усиление роялистов в общем и целом устраивало, а второй предпочитал оставаться на позициях законности и уважать выбор Франции. Ещё более осложняло ситуацию то, что Карно стал председателем Директории: хотя этот пост был по большей части техническим, и для принятия решения требовались подписи трёх любых директоров, должность председателя позволяла Карно легче инициировать запросы в Законодательный корпус и другие органы власти, а также выступать от имени правительства. Директория оказалась расколота: трое против двух.

Подробности взаимоотношений среди Директоров не были тайной для членов Законодательного корпуса. Промонархически настроенные депутаты осознавали, что создание так называемого триумвирата из Барраса, Ларевельера-Лепо и Ребеля таит для них непосредственную опасность. Но вот что именно собираются предпринять республиканцы, оставалось загадкой. Сценарий, по которому стали развиваться события несколькими месяцами позже, предусмотреть было трудно — ведь государственный переворот означал крушение Конституции III года, а значит, как казалось депутатам, и крушение самой Директории. К тому же, хотя идея использовать против несогласных войска витала в воздухе, от этого законодателей защищала та же самая Конституция — согласно ст. 69 Директория не имела права без разрешения Законодательного корпуса подводить войска к столице ближе, чем на шесть мириаметров (60 километров) {2040} 2040 То есть на расстояние 12-часового перехода. См.: Bergounioux E. Essai sur la vie de Lazare Hoche. Р., 1852. Р. 454. Эту зону принято было называть «конституционным районом». .