Александр Борисов - Три века российской полиции

Негативное отношение общества к полиции признавалось и руководством Министерства внутренних дел. Министр граф Н. П. Игнатьев в 1881 г. в записке на имя императора Александра III отмечал, что «население уклоняется от всяких сношений с полицией и от сообщения о готовящихся преступлениях или опасных личностях», и далее следует вывод: «…у нас сложился именно неприятный характер отношения обывателя с полицией» [521].

Незадолго до этого «неприятный характер» отношения общества к полиции проявился в виде массовых выступлений, произошедших в Ростове-на-Дону в 1879 г. В праздничный день на базарной площади, заполненной «сезонными рабочими, грузчиками, представителями люмпен-пролетариата», полиция задержала рабочего и хотела отправить его в участок. Толпа не только отбила его у полиции, но и стала громить участки, освобождая арестованных. Разгромили также квартиру полицеймейстера. Для подавления беспорядков были применены войска [522].

Из книги В. Фукса «Суд и полиция»

Только со времени освобождения крестьян, слияния городской полиции с уездною и уничтожения юрисдикции отдельных ведомств уездная полиция заметно изменилась, благодаря увеличению окладов ее содержания, освобождению ее от несвойственных ей обязанностей и назначению от правительства исправников, иерархически подчиненных с той поры только губернскому начальству. В особенности последнее обстоятельство дало полиции ту самостоятельность, которой она прежде не могла иметь, в отношении как к привилегированным обывателям, так и к отдельным общественным корпорациям. Под влиянием этих преобразований ряды полиции стали наполняться лицами с некоторым образованием и даже, по своей прежней службе, принадлежавшими уже не к тем низменным общественным слоям, из которых исключительно вербовался прежде полицейский персонал. Увеличение же содержания имело то последствие, что лихоимство среди полиции стало значительно уменьшатся. Правда, прежние предрассудки публики в отношении к полицейской службе, равно как и прежние недостатки этой службы, не могли вдруг исчезнуть; но предрассудки стали ослабевать, а приемы полицейской службы стали изменяться к лучшему.

Можно было надеяться, что при таких условиях полицейская служба будет все более совершенствоваться, а общественное сознание будет относиться к ней все правильнее и правильнее; что публика станет наконец смотреть на агентов полиции не как на орудия произвола, подлежащего только законной каре, но как на блюстителей общественного порядка и безопасности, имеющих и со своей стороны право на уважение.

И этого можно было ожидать, тем более что правительство в последние годы приняло еще новые, усиленные меры к объединению полиции в самом ее центре, к еще более точному определению порядка полицейской службы и к увеличению состава даже местного полицейского надзора. Казалось, словом, что уже близко то время, когда полиция займет и у нас, как на Западе, то положение, которое вполне соответствует как ее коренной задаче, так и интересам публики.

Но вышло, к сожалению, наоборот: несмотря на все преобразования, цель эта не была, да и не могла быть достигнута вследствие того поистине неожиданного положения, в которое полиция была поставлена судебною реформой 1864 года.

Так как полиция и суд, при всей обособленности их функций, находятся в беспрерывных отношениях между собою, то реформа суда должна была иметь неизбежное влияние и на полицию. С точки зрения суда, полиция должна была быть поставлена в такое положение, чтобы полицией были непременно исполняемы все законные требования суда по обнаружению и исследованию преступлений и проступков; чтобы частные лица были достаточно ограждены от незаконных со стороны полиции притеснений; чтобы, в свою очередь, полицейские чины были ограждены от оскорблений и сопротивления их законным требованиям.

Вообще, и мировые судьи, и присяжные, так называемые общественные судьи всего чаще видят даже в справедливых жалобах агентов правительственной полиции нечто притязательное и решают эти дела с беспримерною снисходительностью. Впрочем, в этом случае им помогает и сам закон, который, не устанавливая никаких особых взысканий за неправильные на полицию жалобы, определяет, в случае доказанного оскорбления полиции или насилия над нею, сравнительно весьма слабые наказания <���…>; да и эти слабые наказания в конце концов смягчаются еще великодушными мировыми судьями, равно как и присяжными, впечатлительность коих не в силах устоять пред рисуемою адвокатом картиной инквизиционных неистовств полиции. Даже коронные судьи в своем отчуждении от общегосударственной организации очень часто не прочь в делах этого рода истолковать подлежащий их применению закон в самом превратном смысле, а кассационные жалобы полиции на подобное неправильное истолкование закона сопряжены для ее чинов с такими затруднениями, что редкий из них решится прибегнуть к подобной процедуре.

Но беззащитностью полиции пред судом дело не исчерпывается. Полиция поставлена еще в самое ненормальное положение тем, что она не только обязана исполнять законные требования прокурорского надзора по производству дознаний о преступлениях и проступках, но в этой сфере и прямо ему подчинена. А между исполнением законных требований и прямым подчинением разница огромная. Полиция вообще обязана исполнять законные требования не только судебного, но и всех других ведомств. Тем не менее она им не подчинена: поэтому при уклонении полицией от исполнения законных требований других ведомств, равно как при неправильном ею исполнении оных, другие ведомства должны приносить жалобы прямо самому начальству полиции. В отношении же к обнаружению преступлений и проступков полиция подвергается, помимо установленного над нею прямого начальства, внушениям и формальным предостережениям, исходящим непосредственно от чинов прокурорского надзора, а затем и самая инициатива в возбуждении судебного против полиции преследования предоставлена тоже прокуратуре; только при окончательном разрешении вопроса о предании полицейских чинов, по инициативе прокуратуры, суду принимается в соображение отзыв губернского или столичного начальства. С другой же стороны, для прокуратуры не установлено никакой ответственности ни за неправильное объявление полиции предостережений, ни за неосновательное возбуждение судебного против нее преследования. Вследствие этого на практике товарищи прокуроров окружных судов, распределяемые для надзора за производством следствий по уездам, стали весьма естественно смотреть на себя как на ближайших начальников полиции и предъявлять к ней требования, превышающие возложенные на полицию обязанности. Полиция, не имея даже права в случае сомнений и препятствий обращаться к посредству своего прямого начальства, обязана поневоле исполнять все подобные требования.