Александр Борисов - Три века российской полиции

Неестественное положение государственного строя вызывало соответствующие явления. К числу таких явлений, говорим, принадлежит и полиция наша — родное дитя этого порядка. Вся цель ее направлена была исключительно в одну сторону — к поддержанию прав рабовладельцев и к подавлению всякого протеста со стороны угнетенных, задавленных. В помещичьих имениях самую надежную полицию составляли сами помещики, снабженные для этой цели самыми широкими полномочиями лично и содействием земской и уездной полиции, а в случае нужды — и помощью военных команд. В городах полицейская власть была сосредоточена в лице городничего и надзирателей, в уездах земская полиция сосредоточивалась в руках земского исправника и нескольких заседателей дворян. С 1837 года эти заседатели-дворяне обращены были в становых приставов для заведывания делами в стане. И все эти разные полиции направлены были главным образом к поддержанию прерогатив привилегированного сословия, к которому вместе с тем принадлежали и представители полицейской власти в городах и уездах.

25 ноября 1862 года изданы временные правила для полиции, но правила эти, касаясь второстепенных частностей, не тронули сущности, самого духа полицейских учреждений. Даже высказанные в правилах начала проведены далеко не вполне: видна в них непоследовательность и нерешительность. <���…>

(Беседа. — 1872. — № 5. — С. 49–50.)

Многие полицейские даже в столице не соответствовали не только высоким, но и элементарным требованиям. Когда столичного обер-полицеймейстера Ф. Ф. Трепова спросили: «Как вы держите на службе N, ведь он же форменный подлец?», тот ответил: «Э, батенька, в полиции и такие годятся» [501]. (В 1867 г. из 2 275 столичных полицейских со службы были уволены 883 человека, из них 553, то есть четверть, по «компрометирующим обстоятельствам» [502].)

Общественное мнение о полиции довольно отчетливо проявлялось в ходе судебных процессов с участием присяжных заседателей, когда обвиняемыми являлись служащие полиции. В суде присяжных, учрежденном, как известно, судебной реформой 1864 г., многие современники увидели «не только гарантию правильности решения гражданских и уголовных дел, но и могущественное оружие против произвола полиции» [503]. Судебные процессы с участием присяжных широко освещались в прессе, обсуждались во всех слоях населения, что способствовало формированию общественного мнения. Через два с небольшим года после образования суда присяжных в близкой к правительству газете «Неделя», получавшей субсидии от Министерства внутренних дел, был проведен своеобразный анализ судебных процессов, на которых обвиняемыми были служащие полиции. Отмечалось, что «целый цикл судебных процессов можно было бы назвать “полицейскими процессами”». Автор статьи о «полицейских процессах» не касается вопросов о справедливости или несправедливости вынесенных присяжными вердиктов, но отмечает, что очень часто публика на процессах показывала «пример безобразного и некультурного отношения к полицейским в суде» и это «не может не оказывать морального и психологического воздействия на присяжных заседателей» [504].

Определенную предвзятость суда присяжных по отношению к подсудимым полицейским отмечал известный адвокат В. Д. Спасович. Он направил в высшую судебную инстанцию — Сенат — прошение о пересмотре приговора, вынесенного судом присяжных его подзащитному, бывшему частному полицейскому приставу. Адвокат просил передать дело в другой, немосковский суд, поскольку обвиняемый ранее был полицейским, «имеет много врагов, и эта неприязнь сказалась на решении суда».

Материалы судебных процессов по обвинению полицейских определенным образом трактовались в прессе. Так, например, в «Отечественных записках», одном из самых популярных журналов того времени, в комментариях к судебному процессу, на котором обвинялся полицейский, делался вывод: «Дело не столько в самом факте преступления, совершенного полицейским, сколько в нравственных его понятиях, а главное, в состоянии той среды, в которой возможны такие личности» [505]. Тем самым конкретный полицейский, совершивший преступление и, возможно, не обладающий высокими моральными качествами, по мнению автора, в достаточной мере характеризует ту профессиональную среду, к которой этот полицейский принадлежит. На основе судебного приговора отдельному полицейскому выносится «общественный» приговор всей полиции. В дальнейшем, особенно после отмены предварительной цензуры, такой подход будет довольно часто встречаться в прессе.

Неудачи и промахи полиции, все усиливавшуюся конфронтацию полиции с народными массами, порой доходившую до открытых столкновений, из которых наиболее жестокие действия с обеих сторон имели место весной 1872 г. в Харькове, объясняли неспособностью полиции перестроиться применительно к новым условиям бытия в пореформенной России.

Новая волна критики полиции была связана с введением должности полицейского урядника (1878 г.), подчинявшегося становому приставу. Укрепление сельской полиции было вызвано многими причинами. Это, как уже отмечалось, и обострение социально-политической обстановки в стране, и рост числа «аграрных беспорядков», и развитие «хождения в народ», когда в деревню с целью революционной агитации направились сотни радикально настроенных молодых людей, вошедших в отечественную историю как «народники». Однако инициатива правительства была встречена неодобрительно. Дело в том, что реформы 1860-х гг. — отмена крепостного права, введение института мировых судей, суда присяжных, создание земств как органов местного самоуправления — существенно повлияли на общественные отношения в стране, в том числе и в деревне. Как отмечал признанный знаток жизни русской деревни 70–80-х гг. XIX в. А. Н. Энгельгардт: «Народ стал отвыкать от порок, мордобитий, даже в судах стали говорить крестьянам “вы”. Полиция и та изменилась… Прежние “дантисты” (так называли полицейских, имевших привычку давать зуботычины. — Авт .) повывелись или присмирели при новых порядках» [506]. Поэтому многие рассчитывали, что компетенция органов местного самоуправления будет и дальше расширяться, возрастет роль мировых судей, а вмешательство администрации, полиции в жизнь общества уменьшится.

За несколько лет до введения должности урядника журнал «Гражданин» в статье о предполагаемых проектах реформы полиции писал, что стране нужна «народная полиция». Имелось в виду расширение прав сотских и десятских, избираемых из крестьян и исполнявших полицейские функции, что, по мнению автора статьи, должно было способствовать преодолению «крайней разобщенности полиции с населением, из-за которой очень часто происходят беспорядки и народные волнения» [507]. Но вместо ожидаемого правительство ввело новую полицейскую должность в уезде, наделив ее широким кругом административных функций. Вот почему определенная часть общества так негативно встретила введение должности полицейского урядника, который вскоре стал олицетворением «полицейского произвола». К тому, безусловно, имелись определенные основания. Должность урядника была низшей в полицейско-административной структуре уезда. На службу, как правило, брали бывших унтер-офицеров либо мелких чиновников, не имевших карьерной перспективы. По этому поводу в журнале «Отечественные записки» высказывалось мнение, что «контингент урядников на две трети будет состоять из отбросов общества и в умственном, и в моральном отношении» [508]. И как бы в подтверждение этого мнения в газетах и журналах стали появляться довольно острые публикации о некомпетентности, злоупотреблениях полицейских урядников. «Полицейские урядники бесцеремонно вмешиваются в деятельность народных учителей и заявляют себя как власть» [509]. В статье с характерным названием «Урядники-ястребы» утверждалось, что «главное занятие урядников заключается в том, чтобы пить и закусывать. Крестьяне страдают от их произвола» [510]. «Урядники, гуляя в помещении при винной лавке и превращая ее вопреки закону в кабак, дали ближайший повод к возбуждению беспорядков в деревне» [511]. «Можайский урядник сек крестьян розгами» [512]и т. д.