Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

«Охвостье Робеспьера». «Невозможно, чтобы Робеспьер совершил все это зло один», — утверждает памфлет «Охвостье Робеспьера». Название данного пасквиля происходит от ходившего в Париже слуха, по которому Робеспьер перед смертью сказал: «Вы можете отрубить мне голову, но я оставляю вам свой хвост...» [35]Процесс по делу Робеспьера прошел 10 термидора, однако суд над робеспьеризмом еще предстояло провести. «Вы свергли Робеспьера, но вы пока еще ничего не сделали, чтобы уничтожить робеспьеризм», — отмечал в свою очередь Бабеф [36].

Опубликованный огромным для той эпохи тиражом в несколько десятков тысяч экземпляров памфлет «Охвостье Робеспьера» открыто называл имена тех, кто составлял «хвост» этой кровожадной гадины: Барер, Колло д'Эрбуа, Бийо-Варенн. Все они были членами Комитета общественного спасения до 9 термидора и продолжали заседать там после «великой революции». Иными словами, по совпадению, которое никто не полагал случайным, это были примерно те же имена, которые назовет в своем обвинении два дня спустя Лекуантр.

Проблема ответственности проводников этой «системы» была неизбежна: 9 термидора осуществлялось «сверху», было вызвано расколом находившийся у власти группировки, установившей и воплощавшей в жизнь Террор. Однако в равной мере это была проблема правосудия и морали: выявить ответственных означало назвать виновных в казнях, арестах, доносах и т.д.

На всем протяжении своего извилистого пути и в особенности на каждом принципиальном повороте Революция порождала подозрения и в свою очередь сама питалась ими. Без сомнения, Террор представлял собой кульминацию этой тенденции, которая шла рука об руку с требованием наказать «виновных». Во времена Террора слово «подозрительный» стало одновременно и политической, и юридической категорией, весьма расплывчато определенной законом от 17 сентября, тогда как «надзор» (или, иными словами, доносительство) рассматривался как выражение революционного духа, объединяющего добродетель и бдительность. 9 термидора не положило конец «эпохе подозрений», но открыло ее новый этап. Подозрения отныне питались злопамятностью, ненавистью и желанием отомстить, накопившимися за время Террора и наконец получившими возможность реализоваться.

Дебаты о личной и коллективной ответственности за Террор были столь же запутаны, сколь беспорядочны и бесконечны. Как вычленить личную долю ответственности из той, что анонимно возлагалась на Террор как на систему власти? По каким юридическим и моральным критериям можно установить ответственность за действия, которые еще вчера были узаконены революционной моралью и революционным правосудием? Как отделить «руководителей» от простых «исполнителей» и где остановиться в стремлении найти и наказать «виновных»? Разве система власти не определяла или, на худой конец, не навязывала формы индивидуального поведения? Как только дебаты — что неизбежно — погрязли бы в личной мести, сведении счетов и поисках козлов отпущения, они тут же вылились бы в обсуждение проблем функционирования Террора, его институтов, механизмов и кадров.

В обвинениях Лекуантра и в чрезвычайно бурных дебатах, которые заняли два последующих дня, все эти проблемы находятся, если так можно сказать, in nuce [37] . Вне всякого сомнения, Лекуантр не был «большим политиком» (когда во время дебатов было брошено обвинение в том, что он контрреволюционер, Колло д'Эрбуа иронически заметил, что «контрреволюционер не был бы столь глуп, чтобы осмелиться на такие обвинения»). К вопросам о личной ответственности — и без того запутанным — Лекуантр добавил хаос своих собственных идей. Его обвинение охватывало семь человек: Бийо-Варенна, Колло д'Эрбуа и Барера (членов Комитета общественного спасения); Вадье, Амара, Вулана и Давида (членов Комитета общей безопасности). Лекуантр был человеком легко управляемым, и за его спиной наверняка скрывались Тальен и Фрерон. Обвинение Лекуантра было сверстано на скорую руку и слабо подтверждалось документами; в нем оказались перемешаны весьма общие обвинения и сугубо конкретные факты. В конечном итоге его обвинения сводились к четырем основным пунктам.

1. Лекуантр обвинял семерых членов Комитетов в том, что они создали Террор: «угнетали посредством террора всех граждан Республики, подписывали и заставляли исполнять незаконные распоряжения об арестах, хотя против подавляющего большинства не было выдвинуто никаких обвинений, не было никаких поводов для подозрений, не было никаких доказательств их вины, перечисленных в законе от 17 сентября; [...] они покрыли Францию тюрьмами, сотнями бастилий, [...] погрузили всю Республику в траур, несправедливо и без всякого повода бросив в тюрьмы более сотни тысяч граждан: и больных, и восьмидесятилетних стариков, и отцов семейств, и даже защитников отечества; [они] окружили себя толпой агентов, одни из которых имели запятнанную репутацию, а другие опорочили себя преступлениями; [их] наделили неограниченными полномочиями [и] подавляли любое недовольство, всячески их поддерживая».

2. Семь человек обвинялись в том, что они были сообщниками Робеспьера в «тирании и угнетении» Конвента и «распространили систему террора и угнетения даже на членов Национального Конвента, мучая их и встречая многозначительным молчанием слух о том, что Комитетом общественного спасения подготовлен список из тридцати членов Национального Конвента, которых планировалось бросить в тюрьмы и впоследствии принести в жертву; в том, что они совместно с Робеспьером уничтожили свободу мнений в стенах Национального Конвента, не позволяя обсуждать какие бы то ни было законы, представленные Комитетом общественного спасения»; и, наконец, в том, что они навязали Конвенту закон от 22 прериаля, в разработке которого они участвовали.

3. Эти семеро объявлялись виновными в том, что они своим молчанием задержали освобождение Конвента от тирании Робеспьера, поскольку на протяжении двух месяцев скрывали его отсутствие в Комитете общественного спасения, равно как и «стремление этого заговорщика обратить все в хаос, обзавестись сторонниками и привести государство в упадок». С другой стороны, 8 и 9 термидора они не приняли мер для того, чтобы нанести удар по заговорщикам, и в особенности по Коммуне.

4. Следовало длинное перечисление конкретных дел, в которых были замешаны эти семеро: они были причиной многочисленных злоупотреблений Революционного трибунала или покрывали их (манипуляции во время суда над Дантоном; изобретение «заговора в тюрьмах», фальшивые показания «наседок» и т.д.); они спасали «виновных», в частности некоторых эбертистов; они прибегали к услугам признанных контрреволюционеров (среди прочих был назван Бомарше).