Вадим Сидоров - Незавершенная революция

Русский является одним из крупных общепризнанных языков, ниша которого может сжаться за счет его частичного вытеснения конкурентами, однако, едва ли драматически схлопнется. Хотя именно последнему способствует Кремль, пытаясь сделать русский инструментом своей империалистической политики и маркером своего «русского мира». В этом смысле, чем раньше эта политика потерпит поражение и русский язык перестанет восприниматься как инструмент неоколониалистской политики Москвы по отношению к новым государствам и политическим нациям, тем больше у русского языка будет шансов сохранить свое интеллектуальное пространство и после его деколонизации, больше того, став одним из ее инструментов.

Что касается английского, то обращение к нему напрямую можно только приветствовать, однако, надо понимать, что у языковой экспансии есть объективные пределы и условия, в том числе ресурсно-инфраструктурного характера. Владение английским в необходимой для этого мере уже является и чем дальше, тем больше будет становиться условием для вхождения в верхний и средний слои глобализированного цивилизационного пространства. Однако надо понимать, что последнее и не безгранично, и не однородно. В нем есть и будут свои первый, второй, третий и т. д. миры, уровень распространения в которых глобального интеллектуального языка напрямую зависит от включенности в метрополию мир-системы, приближенности к ней или периферийной отдаленности от нее. При самом оптимистичном сценарии лишь несколько крупных центров — постиндустриальных очагов на постсоветском пространстве сумеют оказаться в «первом мире». Остальные территории в лучшем случае сумеют выйти на уровень второго, а многим, откровенно говоря, не светит ничего кроме третьего и далее миров. Так вот, если в первых английский будет соразмерно востребован и распространен, то никакой необходимости, да и возможности вкладываться в его распространение в последних не будет. В них будет востребован тот язык, который необходим для выживания — как правило это свой язык или язык уже распространенный, и тот язык, который нужен, чтобы приносить заработок. Соответственно, если среднеазиатские трудовые мигранты продолжат ездить на заработки в Россию или построссийские русскоязычные страны, для них это будет русский язык, а если они переориентируются на страны Залива или Турцию — арабский или турецкий, но вряд ли английский. Совершенно очевидно, что в этом качестве будет расти (и уже растет) востребованность и китайского языка, причем, и среди самих русских.

Поэтому едва ли все нынешнее русскоязычное пространство тотально англифицируется. На среднем уровне коммуникаций, в том числе, общественно-политических и интеллектуальных у русского в нем остаются объективно неплохие шансы сохранить ту нишу, которую французский язык сохранил в северной и западной Африке даже после их деколонизации. Да, как и в случае с французским ценой, которую придется платить за это, будет деэтнизация или мультиэтнизация русскоязычного языкового пространства — процесс, который внутри него уже активно происходит. И как уже было сказано ранее, для тех русских, для которых деэтнизация русскости является проблемой, ее адекватным решением является обретение органической идентичности, сосуществующей с русской надэтнической культурой, как это происходит у представителей других народов, входящих в ее пространство, а не обреченная борьба за национальную монополизацию русского языка. Больше того, можно представить себе, что этноориентированные нынешние русские с этой целью со временем будут использовать менее подверженные этим процессам языки народов родственного этнического субстрата, в диапазоне от украинского до финских и балтских, либо же пытаться создавать новые языки вроде сибирского.

В целом этнодемографическую ориентализацию русскоязычного пространства можно считать безальтернативной, если конечно не считать альтернативой его радикальное скукоживание и схлопывание. В связи с этим развитие на нем политических теологий регионального масштаба, включенных в соответствующие глобальные поля — еще один аспект его будущего развития.

Русский язык очевидно обладает потенциалом стать одним из оперативных языков мирового исламского пространства, причем, не т. н. террористического интернационала, в нишу которого его загоняет Кремль посредством маргинализации «русского ислама», а одним из языков, в рамках которого генерируются политические смыслы и кадры. Такой потенциал у него есть уже сейчас, однако, учитывая игру «русского мира» на понижение уровня «русских мусульман», раскрыт он может быть только в случае деколонизации мусульманских народов и регионов и одновременно появления у них интеграционных наднациональных инициатив и проектов на русском языке.

Не приходится сомневаться и в потенциале христианской, а именно библейской проповеди и мысли в русском языковом пространстве. После крушения путинщины-гундяевщины и неизбежного в этом случае развенчания РПЦ на первый план, видимо, выйдут протестанты, как это уже было в 90-е годы. Но учитывая глубокие корни православияв русской культуре трудно поверить в то, что оно не найдет возможности преодолеть и этот кризис и перегруппироваться, приняв новые, адекватные месту и времени богословские и организационные формы.

Ренессанс открытого язычества— еще один набирающий обороты процесс. Здесь можно выделить два основных направления — язычество природное, обычно связанное с этнической тематикой (родноверие и т. п.) и новое язычество,связанное с культом технического могущества, которое в отличие от язычества первого типа является уделом глобалистских технократов. Восточные религии вроде буддизма и индуизма, равно как синкретические и новодельные (Нью-Эйдж) культы и практики также займут свое место в этом ряду. И вообще, надо сказать, что синкретизмв целом будет растущим постмодернистским вызовом, которому догматическим религиям и доктринам придется научиться давать отпор, чтобы сохранить свою аудиторию и/или сущность.

Следует подчеркнуть, что все эти процессы уже происходят в русскоязычном пространстве. Однако политика «национализации будущего» в религиозной сфере в виде борьбы с «сектами» и «прозелитизмом», а по сути свободной религиозной проповедью и практикой, апофеозом которой стали законы Яровой, загнали их всех в подполье, способствуя таким образом маргинализации русскоязычной религиозной мысли и среды.