Гюнтер Кунерт - Москва – Берлин: история по памяти

Ведь здесь у нас в Швабии тоже встречаются замечательные окаменелости юрского периода, так что я часто хожу в походы в Швабские Альпы.

Но сейчас моя первейшая цель — Цюрих, где я намерен посвятить себя прежде всего осмотру достопримечательностей города и его художественных сокровищ. А вот мой друг больше интересуется загородными экскурсиями, к тому же у него там, за городом, друзья, которых он намерен навестить, но это, скорей всего, без меня, я слишком увлекся историей и ограничусь музеями. Впрочем, больше не буду докучать тебе этими подробностями.

Что до летних моих отпускных планов, то они, скорей всего, будут связаны с Англией, хотя это еще не вполне ясно, да и время окончательно все уточнить пока еще есть. Какие планы у тебя? Вам-то до шикарных пляжей рукой подать, на Балтике у вас должно быть чудесно, с каким удовольствием я бы всюду там побывал! Наши курортные места на Северном и Балтийском море, к сожалению, давно превратились в омерзительные загоны для одержимых буржуазным потребительством обывателей. Чтобы как следует отдохнуть, надо ехать куда-нибудь подальше.

Еще раз желаю тебе ни пуха ни пера перед выпускными экзаменами,

с сердечным приветом,

твой Клаус-Рюдигер .

Полагаться в общении только на переписку становилось все трудней, да и небезопасно… Личную встречу, разговор с глазу на глаз ничто заменить не может. Вот почему Буркхард и Эде Вайг, оба прежде ни в каких подозрительных контактах не замеченные, в апреле отправились в Восточный Берлин. Там они встретились с нашими друзьями в ресторане «Будапешт», рассказали, как продвигается наша подготовка к акции и обсудили дальнейшие планы. После ресторана все отправились на вечеринку в частную квартиру на Франкфуртской аллее. Приглашал Андре Дингельс, друг Максимилиана. Квартира в мансардном этаже, голая, почти не обставленная. Много молодежи, музыка, танцы — все как у нас, на Западе, только гораздо теплее, сердечнее… Уже в полночь Буркхард и Эде снова должны были быть на Западе. На сей раз им удалось пронести с собой несколько монет, что существенно облегчило дальнейшее финансирование нашей операции. И еще кое-что они протащили контрабандой: весьма ценные негативы. В мае 1968 года в Лейпциге, невзирая на протесты и возмущение горожан, была взорвана древняя университетская церковь. Отцу Максимилиана удалось «увековечить» этот «акт прогресса» на фотопленке.

Во время этой поездки Буркхард и Эде встречались с Томасом еще раз. Потом, задним числом, все сошлись во мнении, что это была легкомысленная и весьма опасная затея. Местом встречи выбрали автостоянку на «внутризонной» автостраде Хоф — Берлин, неподалеку от Шляйца. Автомобильное сообщение между ФРГ и Западным Берлином осуществлялось по трем так называемым автотранспортным пограничным коридорам, или внутризонным автострадам, проходившим по территории ГДР, которыми имели право пользоваться граждане ФРГ и Западного Берлина, разумеется, после прохождения пограничного контроля, но без всякого специального разрешения. Вместе с тем это были самые обычные транспортные артерии ГДР, которыми, разумеется, пользовались и ее граждане. Возможность встречи между гражданами двух стран на этой автостраде напрашивалась сама собой, и именно поэтому вся трасса находилась под неусыпным наблюдением органов госбезопасности.

Буркхард и Эде точно в назначенное время ждали на небольшой автостоянке, куда должен был подъехать и Томас. Но его все не было. Хотя жил он совсем рядом. Замена шины, которую Буркхард и Эде инсценировали с величайшей обстоятельностью, не могла длиться бесконечно!.. Наконец появился Томас, он примчался на своем мотоцикле — вырваться раньше, не навлекая на себя подозрений домочадцев, он никак не мог. Буркхард и Эде уже сидели в машине, когда Томас, ничего не объясняя, сунул им в окно некий сверток. Еще одна контрабанда, припрятать которую оказалось куда трудней, чем золотые монеты: это был старинный диплом нашего рода, с печатями, в латунной раме с завитушками, да еще и в цинковом футляре.

Лишь теперь до моего сознания мало-помалу стало доходить, что операцию мало только спланировать — ее придется осуществить. Что уже вскоре план придется назвать окончательным и назначить дату его исполнения. И дата эта совсем не так далеко, ведь Том, Максимилиан и Бернд уже начинают сдавать выпускные экзамены, после чего им почти сразу предстоит отправиться «под знамена», то бишь в армию…

Дельце, которое мы еще недавно столь игриво, шутя собирались провернуть, на глазах теряло всякие признаки шутки, щекотка азарта сменилась настоящим, нешуточным страхом. Вся эта история начинала меня мучить. Ибо постепенно мне становилось все яснее, чем она оборачивается для всех — в том числе и для меня лично. Я ни о чем больше думать не мог. Она все чаще преследовала меня даже в снах. Я просыпался в холодном поту, испытав ужас очередного провала. Нас арестовывали. Все пошло насмарку, мы опять чего-то не предусмотрели. А позже, ближе к отъезду, мне стало сниться, что «они» стреляют. Или вот-вот выстрелят. В меня, в ребят. А под конец, уже накануне отъезда, последний сон: нас казнят. Расстреливают. И на сей раз я проснулся не до, а уже после выстрелов…

Но другого выхода я для себя не видел. Как будто впереди туннель, через который надо пройти. И казалось: если мы все сделаем правильно, в конце, может быть, увидим свет.

Но как же быть с законом? С виной? Подделка паспортов — это ведь преступление. Разумеется, мысль об этом иной раз мелькала у меня в голове. Но нисколько, ни на секунду не отягощала мою совесть. Да, я осознавал: деяния мои уголовно наказуемы. Но, с другой стороны, я твердо, ни секунды не сомневаясь, знал и другое: я борюсь за правое дело, но волей обстоятельств вынужден действовать по ту сторону закона и права. Я знал: я руководствуюсь понятиями морали, порядочности и чести, которые в данном случае оказались за пределами писаных правовых норм. То, как руководство ГДР обращается со своими гражданами, попросту отменяет всякое право. Перед лицом столь вопиющей безнравственности бесполезно апеллировать к праву, здесь вступает в силу только высшая мораль. Я много над этим думал, глубоко это прочувствовал и не раз обсуждал в разговорах с Буркхардом, с КаГе, с Эде. Да, в высшем смысле право на нашей стороне. А кроме того и прежде всего: нами движет еще и чувство долга.

План наш между тем вырисовывался все отчетливее: бежать надо не через внутригерманскую границу, и вообще это должен быть не побег, не пересечение границы нелегально, а вполне законный выезд через одну из социалистических стран. Может, через Чехословакию или Венгрию — в Австрию? Слишком очевидно и просто, этот вариант нашими противниками наверняка и во всех комбинациях давно просчитан.