Дмитрий Мишин - История государства Лахмидов

Переселившись в Ирак, аль-Харис по-прежнему считался правителем племен северной и центральной Аравии. Поэт Имру-ль-Кайс отметил в одном стихе, вспоминая о своем знаменитом деде, что тот владел землями Ирака и всем, что находилось до Омана [244, с. 580]. Как мы увидим далее, своих сыновей аль-Харис поставил во главе арабских племен. Кавад, вероятно, принимал это: ведь власть аль-Хариса над племенами означала и главенство сасанидского царя над ними.

К тому, чем управлял аль-Харис, не относилась, однако, Хира. Несмотря на все рассказы о победах киндитов источники совершенно не связывают аль-Хариса с ней. В этом отношении очень интересно повествование Хамзы аль-Исфахани. Он тоже рассказывает о победах киндитов и даже включает аль-Хариса в перечень лахмидских царей. Далее, однако, следует приведенный во Введении фрагмент, который здесь стоит повторить:

«Хишам [аль-Кальби] сообщил со слов своего отца, что тот не нашел аль-Хариса среди царей арабов, перечисленных в "Книге хирцев" ( Kitab ahl al-Hira ). Он (Хишам. — Д. М .) сказал: "Я думаю, что они (хирцы. — Д. М .) не стали упоминать его потому, что он силой завладел царством без разрешения царей персов и пребывал в отстранении от Хиры, которая была столицей. Неизвестно, чтобы у него было постоянное жилище; он скитался по земле арабов"» [67, с. 108] [119].

Другой правдоподобной частью арабских сказаний следует, видимо, считать то, что киндиты смогли добиться успеха в войне с Лахмидами. Для аль-Мунзира III неблагоприятное положение дел осложнялось еще и тем, что он, кажется, не пользовался единодушной поддержкой хирской знати. Противники Имру-ль-Кайса III наверняка перенесли неприязнь к нему на его сына. Не исключено, что не только в Хире, но и при сасанидском дворе плелись интриги против аль-Мунзира, и противники обвиняли его, помимо прочего, в неприятии учения маздакитов. Кроме того, отрицательную роль играл и возраст аль-Мунзира. Не все хирские вельможи охотно подчинялись молодому человеку [120].

Нетрудно представить себе, что в сложившейся ситуации аль-Мунзир не чувствовал себя уверенно в Хире. По сообщениям источников он оставил столицу [67, с. 107; 213, с. 62, 121–122] и бежал в Хит или Тикрит [251, с. 442]. Затем некий Суфьян Ибн Муджаши ( Sufyan Ibn Mugasi' ) из племени Дарим ( Darim ), принадлежавшего к объединению племен Бану Тамим ( Ваnu Tamim ), посоветовал аль-Мунзиру жениться на дочери аль-Хариса и взялся устроить это дело. Аль-Харис выдал за аль-Мунзира свою дочь Хинд. После происшедшего таким образом примирения аль-Харис ушел из Хиры, и аль-Мунзир вернулся туда [213, с. 62, 121–122; 251, с. 442].

Очень похоже выглядят события в сказании, согласно которому аль-Мунзир умер у Бану Ийад, и в дальнейшем на исторической арене действовал его сын и тезка. Аль-Мунзир-сын написал аль-Харису письмо, содержание которого передается в источниках следующим образом:

«Не у своих я, а ты — лучший из тех, кто вокруг меня, так что перейду я к тебе».

Аль-Харис забрал аль-Мунзира к себе и женил на своей дочери Хинд [157, с. 427–428; 172, ч. 11, с. 60].

Эти рассказы интересно сопоставить с сообщением Ибн Халдуна, согласно которому Хосров I Ануширван восстановил на хирском престоле аль-Мунзира, и тот заключил с аль-Харисом договор. По этому договору власть над арабами была разделена между аль-Мунзиром и аль-Харисом, причем последний сохранял за собой земли за Евфратом [240, с. 328]. Этот рассказ вполне правдоподобен за исключением того, что речь в нем на деле идет не о Хосрове, а о Каваде. В остальном сведения Ибн Халдуна вполне соответствуют данным других источников. Видимо, аль-Харис, замирившись с аль-Мунзиром, ушел за Евфрат, в земли, отведенные для киндитов Кавадом.

То, что аль-Харис стал договариваться с аль-Мунзиром (и именно с ним) важен для понимания исторической роли последнего. По-видимому, ко времени неудачной войны с киндитами и изгнания аль-Мунзир был уже царем. В противном случае трудно объяснить, каким образом он, будучи сыном нелюбимого правителя, а теперь еще и изгнанником, смог с согласия сасанидского царя встать вровень с предводителем киндитов, заключить с ним договор и жениться на его дочери. Это важно для ответа на вопрос о времени начала правления аль-Мунзира III, поставленный во Введении. С другой стороны, очевидно, что и заключение мира между недавними противниками, и женитьба аль-Мунзира на Хинд едва ли могли бы иметь место без согласия Кавада. Скорее наоборот: все эти договоренности кажутся элементами одного всеобщего мирного урегулирования, устроенного Кавадом. Сасанидский царь нуждался в двух подчиненных ему арабских царях, один из которых служил бы ему на Евфрате, а другой — в Аравии. Таковыми были аль-Мунзир и аль-Харис соответственно. Чтобы покончить с конфликтом между ними, который мог принести только отрицательные последствия, Кавад помирил их, связал брачными узами и разделил между ними власть над арабами. Кроме того, в результате переселения киндитов от владений Лахмидов их отделил Евфрат. Эта естественная преграда мешала киндитам и Лахмидам как воевать между собой, так и объединиться против персов.

В принятой Кавадом схеме урегулирования нашлось, таким образом, место и для аль-Мунзира. Это противоречит рассмотренным выше арабским преданиям, согласно которым аль-Мунзир, отказавшись примкнуть к маздакитам, попал в опалу, был смещен и изгнан. Но даже если бы мы ничего не знали об аль-Мунзире, эти сведения казались бы подозрительными. Как показано в Части II, Лахмиды не были зороастрийцами и придерживались традиционных арабских верований. Эти верования не во всем были совместимы с зороастризмом, но на всем протяжении многолетней истории династии Лахмидов следование им не вызывало для них отрицательных последствий. Каваду, как показывает его отношение к христианам различных направлений, была свойственна веротерпимость [3, с. 210]. В свете этого кажутся странными попытки приписать Каваду требования к аль-Мунзиру о принятии зороастризма в его маздакитской трактовке. Пример аль-Хариса не может быть приведен как возражение: для него принятие зороастризма было прежде всего сменой политической ориентации.

Другое основание сомневаться в достоверности известий об опале аль-Мунзира — его быстрое возвращение в политику, хорошо прослеживаемое по источникам. Согласно сирийской хронике неизвестного автора, повествование в которой доведено до 724 г. («Хроника 724 г.»), в 830 г. селевкидской эры [121]аль-Мунзир совершил свой первый поход [32, ч. 2, с. 143]. Направление похода не указывается, но, судя по тематике источника, в виду должны иметься владения Византии. Илия Нисибисский (975–1046) сообщает, со ссылкой на Иоанна Яковита, т. е., вероятно, на одну из не дошедших до нас частей труда Иоанна Эфесского, что в 831 г. селевкидской эры [122]«царь сарацин» аль-Мунзир напал на земли ромеев и увел пленных со всей границы [48, с. 118].