Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Несколько портретов своего любимого сына получил в России и император. Один из них был послан Марией-Луизой ко дню рождения Наполеона. На миниатюре, выполненной м-ль Эме Тибо, Орленок был изображен верхом на овце. Получив этот портрет неделей позже после дня рождения из рук аудитора государственного совета г-на Дебонер де Жифа, нагнавшего армию, Наполеон был искренне рад, любуясь на изображение сына. «Поцелуй его от меня дважды», – немедленно написал он Марии-Луизе [1159]. Эта миниатюра будет с Наполеоном до самой смерти. 6 сентября, готовясь к решающей битве с русскими, Наполеон получит большой портрет сына работы Жерара. История с этим портретом, повлиявшая на настроение Наполеона и его армии перед Бородинским сражением, войдет во все описания русской кампании Наполеона.

К сожалению, мы располагаем только несколькими письмами, отправленными чинами Великой армии во время подготовки к Бородинскому сражению. Помимо письма офицера 13-го легкого полка Межана, в котором отразилась его забота о матери, обратимся еще к одному письму маршала Даву, написанному тоже из Гжатска 3 сентября и отправленному, как обычно, жене в Париж, в особняк на улице Св. Доминика, 107. Маршал волнуется о здоровье жены, хочет, «чтобы воды этого года» скорее прошли и дали ему и жене счастье «отметить тот праздник, который ей принадлежит». Даву пишет о горячем желании иметь второго сына, но сожалеет о тех страданиях, которые беременность жены ей доставляет [1160]. Здесь мы должны пояснить, что в 1810 г. у четы Даву умер маленький сын Наполеон. В 1811 г. Луиза-Эме-Жюли снова родила сына – Луи, а в следующем, 1812 г., вновь забеременела. Все разрешилось благополучно – в том же году родится сын Жюль! Перед самым сражением, 6 сентября, в Великую армию прибудет почта. Многие бойцы получили в тот день весточку от родных. Капитан Бро, получив 6-го письмо от жены Лауры, запишет в дневнике: «Любовь размягчает солдата» [1161].

Не менее сильный эффект имели письма из дома, пришедшие к солдатам сразу после кровавой битвы. «…К полуночи я глубоко уснул на солдатском биваке, – напишет 8 сентября в 8 утра Е. Богарне, сразу же после получения письма от жены. – Меня разбудили, это был Форти (Fortis), который передал мне любезное письмо и твой восхитительный подарок…» [1162]

После битвы все солдаты, кто мог, сразу бросились писать домой: они понимали, насколько было важным, чтобы домашние, узнав о Бородинском сражении, как можно скорее получили бы известие о том, что их сын или отец живы. Старший вахмистр 2-го кирасирского полка Тирион, узнав 8-го, что во Францию отправляется почта Неаполитанского короля, выпросил у дежурного адъютанта разрешение воспользоваться этой оказией и набросал письмо матери и жене своего командира г-же Роллан. Оба письма дошли, «и они не могли быть получены матерью и супругой командира более кстати, как тогда, когда во Франции распространилось известие о большом и кровопролитном сражении под Москвой» [1163]. Торопился отправить домой весточку и Лоссберг, тем более что его фамилию родные могли увидеть в списке раненых. Он сообщил, что рана была несерьезна [1164]. 8 сентября писал домой и Даву, не только торопясь дать знать, что жив, хотя и ранен, но и что брат и дядя жены, также служившие в 1-м армейском корпусе, «вышли без единой царапины» [1165]. Все эти письма пришлись как нельзя кстати. Нетрудно представить, скажем, по письму сестры генерала Нансути Александрин, как та была рада известию, отправленному генералом еще вечером 7 сентября, «которое… развеяло все наши печали и утешило» [1166].

Действительно, те дни, когда родные солдат Великой армии ожидали о них известий после генеральной битвы под Бородином, были полны драматизма. Вот, например, что происходило с супругой генерала Жюно герцогиней д’Абрантес, которая в те дни лечилась от «нервических болей в желудке» на водах в Эксе. 7 сентября, в тот самый день, когда за тысячи лье от Экса шло Бородинское сражение, она писала мужу письмо в Россию [1167]. В том письме не было и намека о каких-либо дурных предчувствиях: Лаура д’Абрантес и Жюно давно уже отдалились друг от друга. Однако к середине сентября в Экс стали доходить тревожные слухи о «губительном сражении» в Испании. Говорили то о ране, которую маршал Мармон получил в битве при Арапилах, то о его смерти. Мармон и Жюно были «товарищами со школьной парты», и поэтому новости из Испании встревожили Лауру д’Абрантес. «…Едва коснулось моего слуха известие о его [Мармона] смерти, – напишет позже герцогиня д’Абрантес, – как сердце мое сжалось при мысли о Жюно…» [1168]28 сентября герцогиня, мучимая дурными предчувствиями, выехала во Францию. «Тогда уже начинали беспокоиться. Из России приходили известия, где описывались чудеса; но частные письма говорили совсем иное» [1169]. «Когда были получены официальные известия об этой баталии (Бородинской. – В.З. ), – писала позже мужу герцогиня Ж.-Ф.-А. Нансути, – как всегда с явным преувеличением: многие женщины должны были приготовиться к смерти своего мужа или своего сына» [1170]. «После новости об этой ужасной баталии, – писала графиня Ремюза, сестра Нансути, – разлились слухи самого разнообразного рода, вдобавок увеличивая наши потери, и весь мир начал о них плакать» [1171]. В большой тревоге, узнав о Бородинском сражении, пребывал несколько дней в Смоленске интендант Пюибюск: его сын был с главными силами. Как признавался Пюибюск-старший, его одолевали «черные мысли по поводу сына, который был в полку и принял участие в том деле» [1172]. Пюибюску повезло – он вскоре узнал, что его сын жив. Но многие семьи получили страшные известия.

Теперь новый поток писем пошел уже в обратном направлении – с родины в Русскую армию. «О, мой Артур!.. Твоя рана! Мой возлюбленный!» – восклицала в письме командиру эскадрона 12-го конноегерского полка Ф. Де Ла Бурдоннай (Bourdonnaye) некая дама [1173]. Особенно часто в письмах тех, кто принадлежал к дворянству Франции, встречались сожаления по поводу смерти О.-Ж.-Г. Коленкура и А.-Ж.-Э. Канувиля. Братья того и другого, находясь в действующей армии, получили немало соболезнований. Все жалели молодую вдову Коленкура и вспоминали о страстной, нашумевшей в свое время любви Канувиля и принцессы Полины. Полина же, узнав о гибели своего бывшего возлюбленного, была потрясена и в течение нескольких дней отказывалась от пищи. Чуть позже к именам Коленкура и Канувиля добавилось имя юного сублейтенанта Фердинанда Ларибуазьера, младшего сына командующего артиллерией Великой армии, раненного под Бородином и умершего в Можайске. Молодость, отвага и страстность этих трех молодых рыцарей, павших под Москвой, заставили сожалеть о них даже больше, чем о генералах Монбрёне или Ромёфе. Рана, нанесенная Великой армии в Бородинском сражении, оказалась глубока для всей наполеоновской Европы.