Жан Тюлар - Мюрат или Пробуждение нации

Уже испытав сильный удар от утраты советника, Мюрат вдобавок вынужден стерпеть весьма враждебную выходку императора. Дело происходит в Компьене — это сцена, на которой разыгрывались почти все события его парижской драмы. Здесь он встречается с Талейраном и Фуше, тут же решаются вопросы его внешней политики, налаживаются и портятся отношения с Каролиной. А теперь: «Господин маршал, я велю отрубить вам голову». Невозможно высказаться любезнее.

Наконец, 19 апреля 1810 года Мюрат получает позволение вернуться в Неаполь. Менее чем за неделю он домчался до столицы, не останавливаясь на ночлег. Ему необходимо бежать от императорского ярма, от столкновений и оскорблений, от «жребия бедного родственника», по удачному выражению Жан-Поля Гарнье [261] J.-P. Garnier, Murat roi de Naples , op. cit . . В Неаполе он чувствует себя как дома, может свободно вздохнуть, здесь он хозяин. Сейчас он желает только одного: посвятить себя, пока есть время, экспедиции против Сицилии. По его просьбе Кларк спрашивал об этом у Наполеона, и тот не выказал враждебности к его замыслу. «Ответьте Неаполитанскому королю, что я желаю сохранить наступательную политику у пролива, но этого нельзя добиться без новых войск и ему надлежит принять меры для снабжения этих частей» [262] Ibid ., p. 98. . Мюрат пожелал увидеть в этом ободрение; он не хочет упустить момент. Как только Фердинанда IV и Марию-Каролину изгонят из Палермо, его положение в Неаполе станет необратимо устойчивым. Ему более нечего будет опасаться.

Могла ли Сицилия противостоять французской агрессии? Такой вопрос задавали себе по обе стороны пролива. Здесь — тревожное нетерпение Мюрата, там — лихорадочная озабоченность палермского двора. Если Фердинанд IV, довольно беспечный монарх, более занятый охотой и рыбной ловлей, партией на бильярде и хорошим обедом, нежели вопросами высокой политики, может примириться с палермским изгнанием, то его супруга Мария-Каролина никогда не допускала мысли об отказе от владений на материке. Более близкая по духу Австрии, нежели Италии, но притом ощущавшая свою принадлежность, скорее, к Бурбонам, нежели к Габсбургам, она ненавидит французскую революцию, отрубившую голову ее зятю, Людовику XVI, и сестре Марии-Антуанетте. «Я никогда не примирялась и не примирюсь с французами. В моих глазах они всегда будут убийцами моей сестры и королевского семейства, гонителями всех монархий». Прежде чем осуждать ее, надо вспомнить, как ее поразили крестные муки Марии-Антуанетты, но не стоит скрывать и того, что она отнюдь не блистала нравственностью (ее очередной любовник в то время — эмигрант Шарль де Сен-Клер) и отличалась завидным коварством.

Тому, кого интересует жизнь палермского двора, стоит порекомендовать источник, долго остававшийся неопубликованным: «Дневник» Марии-Амелии, супруги Луи-Филиппа. Там мы найдем свидетельство из первых рук о состоянии умов в Палермо, об архаичном жизненном укладе людей, ничего не понимавших в изменениях, происшедших в Европе [263] Journal de Marie-Amélie, éd. S. d'Huart , 1980. .

Окруженная французскими эмигрантами (среди них — граф де Дама, чьи «Мемуары» столь полезны для понимания эпохи, Шастеллю, Сабран, Бомбелль...) и представителями древних неаполитанских семейств, королева отказывается склониться перед неизбежным, замышляя поочередно то восстание в Калабрии, то убийство Мюрата, то разрушение Неаполя. Ее ненависть к Бонапарту лишь укрепилась с провозглашением Империи: «Он и его племя бастардов собираются властвовать чуть ли не над половиной Европы, и никто из мыслящих людей не взбунтовался! Напротив! Их эгоизм и слабость таковы, что они изучают вопрос, насколько низко следует склониться и куда надо пасть перед новым идолом». Особенно Марию-Каролину занимает титул итальянского короля, присвоенный себе императором, что делает неминуемым включение Неаполя в пределы французского владычества.

Опасения ее подтверждались. Когда же она еще узнала о браке своей внучки Марии-Луизы и Наполеона, королева пишет Руффо, своему послу в Вене: «Император осмеливается сделать свою дочь прелюбодейкой, отдав ее в наложницы самому отъявленному злодею, запятнанному преступлениями и невиданной жестокостью!» [264] Cité par J.-P. Garnier, Murat roi de Naples , op. cit ., p. 122. Она выражает свое негодование и в письме (от 7 апреля 1810 года) к императору Францу: «Сударь, будучи трижды вашей теткой и вот уже двадцать лет вашей свекровью, хотя сдается мне, что ныне все эти родственные узы вами забыты, я только из газет узнала о свадьбе моей малышки, ребенка, с которым меня связывает столько нитей; пусть она теперь и мертва для меня, но я не перестаю молить Создателя за нее на том гибельном пути, на какой вы ее толкнули, и где можно страшиться за спасение ее души гораздо более, нежели за спасение телесное».

Теперь остается единственная преграда французскому вторжению: британский флот. Но вскоре английская помощь становится нестерпимой: спесь флотских офицеров, зависимость, в какой оказался остров, и особенно поражение англичан у Неаполя создают крайне тягостную атмосферу. Несколько кровавых потасовок между английскими моряками и островитянами свидетельствуют о падении престижа и популярности союзников короля. Мария-Каролина осознает, что в теперешнем ее положении нечего надеяться отнять неаполитанский трон у Мюрата. И сразу англичане воспринимаются уже как слишком неудобные соседи. Подумывала ли она о прямых переговорах с Наполеоном? Кто был вдохновителем посылки Амитии, никому не известного капитана сицилийской армии, в Триест, где от имени королевы, как он утверждал, тот предложил мир? Амитиа был арестован, препровожден в Париж и заточен в Венсенский замок [265] Архив министерства полиции ( F 7 ) не позволяет вынести относительно этого никаких определенных суждений. . Об этой таинственной миссии известно только со слов Наполеона, сказанных в беседе с О'Меара на Святой Елене 2 апреля 1817 года: «Я не хотел, чтобы стало известно, что лицо, находящееся в такой родственной близости к Риму, могло предложить мне деяние столь отвратительное, как то, что предлагала Каролина. Это значило устроить новую Сицилийскую вечерню, перебить всю английскую армию и всех англичан в Сицилии. Я бросил в тюрьму агента, явившегося ко мне с этим предложением, и он оставался там вплоть до революции, отправившей меня на остров Эльбу».

Представляется вероятным, что пленных французов тайно переправляли во Францию. Эмиссары не переставали сновать между Неаполем и Палермо. Королева пыталась за спиной англичан заключить договор, по которому она покинула бы Сицилию, например, за компенсацию в виде нидерландского престола. Была ли она искренна? Может быть, Мюрат и поддался на эти уговоры, потребовав, чтобы сицилийские войска не противодействовали высадке французов. Верил ли он королеве, когда она жаловалась на английское засилье, и думал ли изгнать англичан при ее поддержке?