Жан Тюлар - Мюрат или Пробуждение нации

Луиза Фюзиль [289] L. Fusil, Souvenirs d'une femme sur la retraite de Russie , 1910, p. 277. , видевшая его чуть раньше, объясняет, почему он так замерз: «Костюм Неаполитанского короля показался мне несколько странным для подобных обстоятельств и 20-градусного мороза. Расстегнутый ворот, бархатная накидка, небрежно наброшенная на одно плечо, завитые волосы, шапка из черного бархата с белым пером делали его похожим на героя мелодрамы». Брандт [290] Приведено в сб .: Cavalier et roi , 1975, p. 48. , со своей стороны, напоминает, что «никакие обстоятельства не мешали Мюрату заботиться об эффектности своего костюма», и рисует его внешний вид при переходе через Березину «в меховой шапке с огромным пером цапли».

Все свидетели в один голос замечают подобную эксцентричность в одежде и не менее экстравагантную храбрость. Вот Кастеллан отмечает в своем «Дневнике»: «Трудно представить человека более отважного, нежели Неаполитанский король; он подвергает себя опасности более простых солдат. Стоит где-нибудь раздаться выстрелам, как он уже там, притом вот в каком облачении: внушительная шляпа с белым плюмажем и отворотами, расшитыми широким золотым галуном, с очень высокой белой эгреткой, тоже окруженной султаном перьев; длинные завитые волосы; зеленая бархатная расшитая золотом накидка: под ней тоже украшенный золотым шитьем небесно-голубой мундир с широкими петлицами (иногда он его носил и без верхней накидки); кроваво-красные панталоны на польский манер с золотыми лампасами, желтые сапоги...» [291] Castellane, Journal , t. II, p. 142.

Надо ли приписать назначение его главнокомандующим этой его популярности в армии? При всем том создается впечатление, что многих это весьма удивило. Куанье в своих известных «Заметках», перечисляя упреки, которые слышались по адресу Мюрата, замечает: «Всех ошарашило, что теперь ими будет командовать Неаполитанский король, конечно, непревзойденный рубака, готовый грудью встретить опасность в жаркой схватке, но при этом слывший палачом собственной кавалерии. <...> Он был лучшим и прекраснейшим кавалеристом Европы, но совершенно не заботился об участи вверенных ему людей. Быть бесстрашным воином не самое главное, надо еще приберечь силы и средства на завтрашний день. По признанию вышестоящих начальников (я это сам слышал от маршала Даву), мы потеряли более 40 000 лошадей исключительно по его вине... Конечно, недостойно хулить своих командиров, но Импе ратор мог бы сделать лучший выбор» [292] Coignet, Cahiers , éd. Mistler, p. 244. . Разумеется, мы вправе с некоторым недоверием относиться к утверждениям старого ворчуна — ко всему прочему пехотинца, — взявшегося за перо годы спустя. Его рассказ движется по остывшим следам, автор же при составлении своих мемуаров вдохновляется и сочинениями, в коих поносят Мюрата. Но нет сомнений, что зависть маршалов, подстегиваемая требованиями Мюрата, чтобы все относились к нему с почтением, достойным его нового сана, во многом объясняет повсеместно проявляющееся тогда глухое недовольство.

Однако Куанье дает одно из самых логичных объяснений выбора, сделанного Наполеоном: титул короля сам по себе давал Мюрату основание для командования армией. Разве он не самый титулованный из высших офицеров? Было бы слишком неосторожно оставлять его под началом Евгения де Богарне. Но поскольку Мюрат не выражал на сей счет особого желания, почему Наполеон все-таки остановил свой выбор на нем? Вероятно, чтобы помешать возвращению короля на итальянский полуостров. Так не было ли командование армией в России своего рода ловушкой? И не воспринял ли Мюрат это именно так?

В своей книге, где большинство утверждений строго документировано, Жан-Поль Гарнье, однако, не слишком убедителен, когда пишет: «Отступать без порядка и направления, бежать перед казаками — вот единственная цель, которую ставит перед собой король, ибо его занимает только одно: как бы возвратиться в Неаполь так же быстро, как Наполеон — в Париж» [293] Garnier, Murat roi de Naples , op. cit., p. 189. .

Суждение несколько поверхностное. Доводы Ж. Шаванона и Ж. Сент-Ива выглядят более тонкими. Историки перечисляют решения, принятые Мюратом: в первое время, оставив Нею арьергард для прикрытия отступления, он приказывает армии отойти к Вильно. Но вскоре (кажется, 9 декабря) Мюрат отдает себе отчет, что не сможет продержаться в этом городе. Надо отступать к Неману, но «все будет происходить достаточно медленно, чтобы остановить продвижение противника, и из всех завоеваний русской кампании будет оставлено лишь Ковно, в качестве военного плацдарма» [294] J. Chavanon et G. Saint-Yves , op. cit ., p. 224. .

11 декабря Мюрат вынужден признать очевидное: в войсках полный разброд; обозы разграблены и сожжены, казаки все сильнее тревожат основные силы, а Ней со своими людьми не способен совершить чудо. Мюрат отказывается от плана задержаться в Ковно; он считает необходимым переправиться через Неман. Затем он покидает и побережье реки, остановившись возле укреплений на Висле. Эвакуация производится близ Данцига, в то время как и казаки переправляются через Неман. Солдаты деморализованы, отступление все так же хаотично. Лишь Макдональд в образцовом порядке покидает Курляндию и присоединяется к Мюрату. Можно ли перейти в контрнаступление? Мюрат подумывает об этом. Однако переход к противнику прусского корпуса Йорка и прусской дивизии из армейского корпуса герцога Тарентского наносит армии чудовищный удар. Мюрат обеспокоен: не последуют ли за Пруссией Австрия и войска остальных германских владений? На этот раз катастрофа неотвратима. Предстоит ли ему нести всю ответственность за нее? В своих «Мемуарах» Макдональд описывает колебания Мюрата, готового пойти на явные стратегические просчеты, на которые маршал указывает ему, причем главнокомандующий вынужден присоединиться к его мнению. Макдональд ставит в вину Мюрату, что тот недостаточно быстро отошел к Одеру, чтобы там дождаться подкреплений. Наполеон не согласится с этим мнением. В своих примечаниях к «Размышлениям о военном искусстве» барона Рониа, продиктованных на Святой Елене, он выдвигает иное обвинение: «Если бы император остался при армии, она бы никогда не отступила далее Вильно. Резервный корпус стоял в Варшаве, другой — в Кенигсберге: однако войска устрашились нескольких казаков и в ночи оставили Вильно, в беспорядке отступив. Именно с этого времени начинаются большие потери в этой кампании; по несчастному стечению обстоятельств Наполеон оказался перед двойственной задачей, обычной для серьезных кризисов: перед необходимостью быть одновременно и в армии и в Париже. Менее всего он предвидел и мог предвидеть безрассудное поведение тех, кто отвечал за отступление из Вильно» [295] Correspondance de Napoléon I er , op. cit ., t. XXXI, p. 391. . Это серьезный упрек, брошенный Наполеоном своему зятю: «Капитан стрелковой роты лучше бы командовал армией, нежели он» [296] A. de Caulaincourt , op. cit ., p. 389. . Может быть, он так решил под влиянием Бертье, завидовавшего Мюрату и в шифрованной депеше от 16 декабря писавшего: «Неаполитанский король — человек во всех отношениях менее других способный командовать армией» [297] Dans J. Mistler, Napoléon et l'Empire , op. cit ., t. II, p. 215. ?