Жан Тюлар - Мюрат или Пробуждение нации

Основываясь на подобных суждениях, большинство биографических сочинений, посвященных Мюрату, дышат явной враждебностью к нему. Вероятно, никто не зашел столь далеко в своих антипатиях, как Фредерик Массон в «Наполеоне и его семействе». Полный решимости воспеть императора, он намеренно очернил его родственников. В разрыве между Наполеоном и неаполитанским королем он всю вину возложил на последнего. Вслед за Массоном такие авторы беллетризованных исторических сочинений, как Жан Люка-Дюбретон или Жюль Берто, навязали читающей публике образ разряженного, блистающего золотым шитьем субъекта с кольцами в ушах, слишком подверженного влиянию своей жены и не способного видеть дальше кончика собственной сабли. Даже и в более серьезной монографии — хорошо документированной работе «Мюрат, король неаполитанский», составленной посланником Гарнье, ему дается весьма двусмысленная оценка: «блистательный лев, но жалкий лис».

Напротив, романтиков Мюрат весьма привлекал; именно они много сделали для торжества позолоченного мифа. Бальзак в «Полковнике Шабере» вспоминает о его атаке под Эйлау; его могила навеяла Гюго сюжет знаменитой поэмы. Даже Стендаль, не слишком жаловавший маршалов, в «Жизни Анри Брюлара» говорит о «благородной душе» Мюрата. Бесшабашность и импозантная храбрость неаполитанского короля сделала его одним из главных действующих лиц шатобриановских «Замогильных записок». Все военные мемуаристы, даже недоброжелательно относившиеся к нему, не могли не упомянуть об этом его качестве. Жоб, занимавшийся иллюстрированием произведений, посвященных Наполеону, обессмертил маршала, изобразив его с саблей наголо во главе наступавших кавалеристов. Талант рисовальщика был столь велик, что отважный рубака под его рукой показался более реальным, нежели портрет Жерара или бюст Кановы. С этих пор Мюрат не переставал возбуждать народные симпатии. И не только во Франции, но и в Италии: его статуя высится перед фасадом королевского дворца в Неаполе рядом с монументами монархам, способствовавшим славе и процветанию города. Расстрелянный в 1815 году, он полвека спустя удостоился славы одного из героев Рисорджименто.

Здесь мы задались целью освободить образ Мюрата от легендарных наслоений, как возвеличивающих, так и порочащих его. Мы не преувеличиваем ни военных дарований, ни политической проницательности неаполитанского короля. Не вызывает сомнений, что он питал весьма далеко идущие амбиции и ради них нередко готов был пожертвовать всем. Патриот в 1793 году, он льстит Баррасу во время Директории, не оставляя вниманием и Бонапарта, а во время восстания в мае 1795 года он без угрызений совести приказывает стрелять картечью в изголодавшихся горожан. В момент государственного переворота 18 брюмера он не задумываясь покидает Барраса. Тираноубийца II года Республики, он без малейшего смущения принимает неаполитанскую корону. Во время развала Империи он думает прежде всего о том, как без потерь выйти из игры, и неоднократно пытается воплотить свою мечту о всеитальянской монархии, имея в виду прежде всего собственную выгоду. Какова была в действительности роль Каролины при всех этих резких поворотах политики? Что касается Фуше, несомненно, что и в 1808 и в 1813 году его советы вовлекали Мюрата в опасные предприятия.

Представляется, однако, что приговор Наполеона, вынесенный им Мюрату на острове Святой Елены, слишком суров. Без сомнения, Мюрат напрасно вступал в переговоры с Австрией, но он решился на них, лишь когда все казалось потерянным и ему хотелось спасти то, что еще можно было уберечь. Наполеон заблуждается, когда утверждает, что если бы Мюрат объединился с принцем Евгением, они вместе «могли бы преодолеть ущелья Тироля, спуститься в Германию и обрушиться на Вазель и прирейнские области, разбить и взять в плен тыловые части союзников и отсечь им все пути к отступлению во Франции». Неужели он в это действительно верил?

Конечно, нельзя отрицать, что в 1815 году Мюрат действовал слишком поспешно и в чисто личных целях. Однако неизвестно, в самом ли деле Колонна, эмиссар, посланный Наполеоном за несколько дней до отплытия с острова Эльба, был снабжен настолько исчерпывающими инструкциями, как это станет утверждать император на Святой Елене.

Зато с абсолютной очевидностью переписка Наполеона и Мюрата свидетельствует о жестокости императора в отношениях с собственным зятем, нескрываемом презрении к нему и отказе считаться с проблемами, с которыми король столкнулся сперва в Берге, а затем в Неаполе. Слишком частые замечания, унижающие достоинство Мюрата, могли повлиять на некоторые его решения, принятые скрепя сердце. А добросовестность многих ревностных сторонников Наполеона нередко внушает сомнение: они чересчур склонны перекладывать на Мюрата всю ответственность за каждый провал. Пример тому — подложное письмо императора от 29 марта 1808 года, включенное в «Мемориал», из коего следует, что единственным виновником восстания 2 мая был французский наместник в Мадриде. Начиная с расстрела герцога Энгиенского, Мюрата с легкостью делают ответственным за все ошибки имперского правления.

Сейчас, когда страсти улеглись и благодаря любезности принцев Луи, Наполеона и Иоахима, потомков Мюрата, все архивные документы без каких-либо ограничений предоставлены историкам — что, увы, является чрезвычайной редкостью, — зятя Наполеона можно судить со всем беспристрастием, изучая его деяния как солдата Республики, затем маршала Империи, великого герцога Берга и короля Неаполя. В «Мемориале» Наполеону захотелось выстроить параллель, лишь подчеркивающую его собственные преимущества. Однако, по крайней мере, в одном Мюрат его превосходил. Этот солдат, въезжавший победителем во все европейские столицы — Милан, Вену, Берлин, Варшаву, Мадрид, Москву, — задолго до Наполеона (который догадался об этом лишь на Святой Елене, где запоздало стал приписывать себе заслуги политика, способствовавшего национальному возрождению) понял, что одной лишь силой нельзя обновить Европу. Уже в Берге он обличает экономический эгоизм Франции, из-за которого в конечном счете немцы отвернутся от Наполеона. В Варшаве он в противовес Талейрану советует императору возродить польское королевство. Мадрид лишь усиливает его уверенность в том, что настала эра национально-освободительных движений. В России он пытается договориться с казаками. Но главная его заслуга в том, что ранее, нежели Гарибальди и Верди, он заговорил о единой и независимой Италии, привязанной к Франции династическими родственными связями. Такому видению Европы свойственны проницательность и благородство; здесь ключевыми идеями являются независимость и национальное возрождение, именно эти слова юный Мюрат впервые услышал в Париже на празднике Федерации 14 июля 1790 года. Он гораздо лучше Наполеона сумел воспользоваться ими, добывая себе трон.