Владимир Артамонов - Турецко-русская война 1710–1713 гг.

В каждом донесении подканцлеру приходилось изыскивать оправдания на случай царского гнева за свои инициативы. Вот как расписывал он всесилие антирусского блока, с которым ему пришлось биться: «Сии варвары и безумны и непорядочны, однакож силны, многолюдны и безмерно многоденежны и ныне имеют такое благовременство, какова Бог весть когда могут иметь, ибо имеют таких учителей, которые все интересы… не токмо Российского государства, но и всея Европы знают… Король швецкой хотя не умен, но при нём есть несколько министров и генералов умных… Изменники черкасы знают о всём внутреннем состоянии государства Российского… Им всем промотор и ходатай хан крымской — человек преострой и за [погодную] дачу непримиримо на нас озлобившийся… и все они вседневно и всенощно советуются между собой» [978].

Пётр Павлович воззвал «сильнейшего, славнейшего, державнейшего великого государя» Ахмеда III вызволить русское посольство из Йеди куле и назначить «комиссаров» (делегатов) для подтверждения договора 5 апреля 1712 г. [979]. За арестантов хлопотали также резидент в Стамбуле от Августа II барон Ф. И. Гольц и «великий посол» от Речи Посполитой граф С. Хоментовский, которые опасались, что Турецкая война захватит и коронные земли Польши.

22 марта после пятимесячного «претяжкого и истинно неудобь сносимого заключения» страдальцев с тремя десятками обслуги освободили и под конным конвоем из 40 янычар 30 марта привезли в Эдирне. (В «яме» остались П. А. Толстой, А. Ф. Лопухин и основной состав посольства). В Эдирне их разместили в «изрядном дворе в палатах с турским убором», на котором прежде стоял каймакам (наместник верховного везира) капудан-паша Ибрагим. Через двух переводчиков тот прислал поздравление «послам народа христианского, пришедших от страны Московской».

С 30 марта по 16 июня 1713 г. на 10 конференциях «с поистине страхом смертым» шла драма «возобновления мира». Голландского посла, активно помогавшего русским, до посредничества не допустили.

В марте Порта намечала большую цель — cнести русские укреплённые места в Подонье на расстоянии в 50 часов езды от Азовского моря, взять под турецкую протекцию всю Украину и склонить Августа II к отречению от польской короны [980].

Был пущен слух, что султан вызовет Карла XII в Адрианополь, заключит с ним союз и вместе со шведами продолжит войну против России. Очередной янычарский ага дал знать, что на Киев «он с янычары идти готов и надеется, зделав апроши, взять его, только б дала Порта ему обнадёживание, что тот город держать и не отдавать назад», как это случилось с Каменцем-Подольским в 1699 г. В Адрианополь прибыл и патриарх Хрисанф, надеясь по указу турок утвердиться «на Казачьей патриархии».

Переговоры начались приветливо, знаменательным стал день 2 апреля. В полдень в доме государственного канцлера и министра иностранных дел (рейс-эфенди) послы высказались «о неправедном разрыве мира, несносном заключении» и выразили надежду, что Порта «паки мир возобновит». Рейс-эфенди заверил, что «конец будет доброй», хотя русские войска в 1712 г. и не вышли в трёхмесячный срок из Польши. Послы просили передать каймакаму Ибрагиму-паше, что под «его мудрым правлением сие дело обоим государствам полезное к бессмертной его славе между сими великими двумя империями благой конец скоро воспримет».

10 апреля из стамбульского заточения освободили уже всё русское посольство, но без права сношений с иностранцами и всех в Эдирне держали «взаперти, яко в тюрьме… не имея свободности купить послать и ествы и питья».

13 апреля, чтобы «стяжать прибытки» по максимуму, Ибрагим-паша опрометчиво, без санкции султана, на «великом консилиуме» в четвёртый раз объявил России войну и возвестил о походе 100-тысячной армии на Киев [981]! Он обосновывал своё решение тем, что на турецкий разрыв 31 октября 1712 г. царь до сих пор не отозвался, а по донесениям из Крыма, царская армия готовится снова взять Азов [982]. Если Пётр I хочет мира, пусть шлет новые грамоты, а он де «не воевать идет, но [выступает] для осторожности от войск Царского Величества границ своих, и может и там трактат заключить мирной». (По отзыву Шафирова, турки «сами сим поступкам дивились и называли их дурацкими»).

15 апреля султан под предлогом, что «Ибрагим-паша дурак и не может дел порядочно управлять и… мужик простой из морских салдат» [983], низложил его, конфисковал всё имущество и назначил каймакамом своего зятя (дамада) Али-пашу.

К переговорам был подключен и Каплан Герай. Тот в «русском деле имел кредит и комиссию» (выступал экспертом), и послы, «желая ханской склонности», послали к нему соболью шубу и несколько пар соболей на шапку. Петицию о мире султану («мемориал») им было позволено подавать только по ступеням — через хана, рейс-эфенди, муфти и в завершение — через Али-пашу. По оценке подканцлера новый везир, собиравший казну и часто менявший должностных лиц, был «прегорд, суров, бессовестен, скуп, зол и делал по своей силе, что хочет», был «человеком зело жестоким и непокладным».

Просматривая русский мемориал султану, «его светлость» Каплан Герай пенял, что там слова о казаках польской Правобережной Украины поданы «темно и обманчиво», что Порта обманута трактатом 1712 г. и послы должны «безковарно» признать, что царь, обещав «отнять руку» от казаков на правобережье Днепра, на самом деле перегнал их на левый берег. Кроме того, зря упомянуты жалобы на грабежи и захват пленных — это заобычно как в русских, так и татарских петициях.

24 апреля 1713 г. канцелярист И. Небогатов и курьер К. Дмитриев подали султану по пути в мечеть Айя-София на пятничный намаз объемный мемориал, с просьбой определить турецких «комиссаров» на переговоры: «Хотя Блистательная Порта уже шестой месяц, как войну объявила, […] покорнейше молим […] определить с нами для конференции […] из верных своего мусульманского правителства людей… Такой же равной мемориал… для донесения вам подали прошлой субботы по приказу от Блистательной Порты светлейшему хану… Мы известны от бывшаго крайняго везиря Ибраим-паши, что татары трижды чинили уже нападения на земли Царского Величества… Опасаясь, чтоб ныне… сей неспокойной и всегда для грабежу своего желающий народ более каких нападений в земли Царского Величества не учинил, и тем бы не принудил и с страны государя нашего каких равных им людей или казаков для отомщения той обиды таковое ж нападение учинить… то опасно, чтоб […] сие доброе намерение к миру […] не возымело препятствия. [Уповаем] вскоре сие дело окончать к ползе… и к славе вечной вашего величества» [984].

Диалог бывшие аманаты собирались вести только на основе Константинопольского договора, «а Прутского трактата ныне и вспоминать не надлежит, понеже он весьма отречен и опорочен от самих турских тогдашних комиссаров… и объявлено им в конференциях многих, что тот трактат салтан не приемлет, понеже оной учинён без его указу от одного только везиря Мегмет-паши, которого бутто они послы обманули ж и за то оно[го] салтан в ссылку, а его советникам головы отсекли» [985].