Владимир Артамонов - Турецко-русская война 1710–1713 гг.

26 апреля «на один двор» к Шафирову вместе с сотрудниками вселился «великий помощник по своему искусству» П. А. Толстой [986]. Активность «полномочных его Царского Величества» обеспокоила французов, которые пытались обвести их вокруг пальца: если мол, турки войдут в Польшу, Австрия вступится за неё и таким образом Турецкая война отвратится от России. С такой провокацией послы тут же ознакомили Порту, которая не последовала совету «злодея» П. П. Дезальера «просить разорения Черкасского, Новой крепости и [отделения] некоторой части от Украины» [987].

В своих депешах в Петербург русские амбассадоры предлагали дать «сильный отпор… при границах, но никаких действ [не]начинать и впадение в земли их [не]чинить, пока от них ничего не явится… [А] народ и войско [в Стамбуле] […] сию войну весьма все за неправедную ставят».

Тогда же, 26 апреля, Пётр I указал выписать киевскому губернатору Д. М. Голицыну и генерал-майору Л. С. Чирикову полномочные грамоты и инструкции на случай переговоров с турками у российских границ. «А самим к турком с желанием о миру никого не посылать», но при приближении турецких войск к российским границам послать офицера и спросить, «ради какой причины они… войну всчинают, ибо его Царское Величество учиненной с ними мир во всех пунктах исполнил… а едучи дорогою, и тамо будучи, велеть ему о том разглашать народу турскому» [988]. Шафиров поправил: султан и не думал заключать мир у русских границ. Турки «гордый народ… и салтан сам несмел [бы] и устами пошевелить от себя о предложении миру, хотя б и хотел, но разве прошен с стороны Царского Величества, или уже вовсе побеждён был». Муфти и Каплан Герай, «почитая мир за постановленный», дали знать русским послам, что сначала надо де выслать Карла XII с конвоем в пять тысяч, но тот «диявол зело упорен» и требует 40 тысяч турок и 30 тысяч татар [989].

После удачных набегов в русские границы 1711, 1712 и 1713 гг. авторитет Крыма вырос и 30 апреля турецкая сторона снова выставила тягостный запрос: «учините хану удовольство, ибо он пограничной и у Порты в кредите, а и наперёд сего дачи от царя бывали». Татары «не имеют с чего кормиться» и если бы царь платил дань, то крымцы не захватывали бы невольников. Хуже того, Каплан Герай стал «припряживаться» к переговорам, чтобы перевести Российское царство в положение до 1686 г., когда выплачивались погодные дачи, хотя бы в виде секретных статей. Хан напоминал, что деньги («тысяч на 40 левков») [990]— «невеликое дело, а дело стоит о чести, которой всяк ищет». Прибыток же должен идти «не ему одному, но на его братью и мурз… и если того не будет обещано, то они могут и силою получать». (После таких запросов в дипломатических кругах Европы разнеслось, что от Москвы требуют «харадж за все прошлые годы разом заплатить»).

Бывшим страстотерпцам пришлось по совету драгомана Маврокордато уклончиво намекать, что если хан будет склонен к России, то «усмотря его поступки дружеские, Царское Величество не оставит и нисхождения своего явить — подарки присылать» [991].

Шафров не был уверен, будет ли мир, но поставил себе в заслугу, что сумел доказать султану, муфти и «простому народу» неправедность войны. «Чрез наши сирые, аще и в тюрьме труды, нынешняя компания от них тща прошла, ибо уже месяц май наступил, а у них ещё никакова походу воинского не видется». Большая часть янычар и вся артиллерия оставалась ещё в Царьграде. Если бы турки и вздумали выйти в мае, вреда не предвидится, была бы осторожность от татар. «И тако сим благополучным отвращением от земель Вашего Величества войны вас поздравляю» — такая отписка полетела в Петербург 2 мая.

Поздравление оказалось преждевременным. Заболевшего из-за антисанитарии рожистым воспалением и не способного ступить на ноги подканцлера, турки 7 мая вынесли на конференцию, «говоря, что не могут ни часу потерять, понеже приближился час или иттить в поход, или заключить мир» [992]. Рейс-эфенди начал с упреков, что «Империя турская» обманута трактатом 1712 г. Русские войска застряли в Польше, а послы «коварно» скрыли, что пути в Померанию, кроме как через польские земли, нет. Очистить Польшу и удалить войска из Померании — таким было безоговорочное требование. Подканцлеру пришлось извлекать географическую карту и уверять, что Порте не будет вреда, если царские полки пройдут на удалении двухсот часов езды от турецких границ вдоль берега Балтики.

Отпор был дан и по унизительному вопросу о дани, которая «пред многими годы и несколькими трактаты уже отставлена и ис памяти вон вышла… На то им не то что позволять, но ниже говорить [не]возможно, ибо естьли б и десять трактатов зделали, то б Царское Величество оных не принял, но по возвращении б их восприняли они послы смертную казнь, ибо лехче Царскому Величеству часть некоторую государства своего уступить, нежели на сие безчестное дело позволити … Царское Величество государь самодержавной и в свете славной, как же он может салтанова величества подданному дачю какую давать с повинности?» При этом подканцлер допустил редко случавшийся с ним промах: никаких де росписей о дани послы в глаза не видели и, может быть, таковые «давно уже сожжены, понеже те времена миновались». На эту нелепость турецкие комиссары рассмеялись и предложили вопрос о погодных дачах передать на усмотрение хана.

Выручил переводчик французского посольства Форнет, тайно сообщив о том, что «Порта дала ответ хану, что не надобно ему претендовать того, что в прошлые времена антецессоры его получали от Его Царского Величества, но что надобно ему согласиться с соизволением Блистательной Порты». Каплан Герай и сам особо не верил в возможность превратить царя в «трибутаря хана» и говорил Дезальеру, что «с трибутом сделается как в мире Карловицком» [993].

После 7 мая турки перестали вызывать послов на переговоры и 27 дней «токмо пересылки чинили». Верхи Порты и хан в то время развлекались метанием джирид и прочими военными упражнениями [994].

Хан требовал только войны — русские де ослабели и не сопротивлялись при захвате зимой и весной 20 тысяч ясыря. К тому же Порта имеет свободу рук, ибо цесарь ещё не замирился с Францией и Россия выполнит всё требуемое.

Притязания крымцев усилили позиции турок, которые блефовали — если позволить ста тысячам (!) татар пойти в набег, то они и сами возьмут дань с русских земель, и тогда послы сами предложили бы выплачивать поминки хану.

Теперь Шафиров советовал уже отражать налёты из Крыма. «И ежели, государь, сие варвары остращены не будут, то от них миру склонного не чаять… а во время войны они «битца не умеют и не охочи», предупреждал он и просил перенести диалог на границу с другими послами, «ибо истинно, здесь никому ныне с сими варварами сладить невозможно… а нам впредь с ними трактовать невозможно и бесчестно имени вашему» [995].