Владимир Артамонов - Турецко-русская война 1710–1713 гг.

Янычары отказывались снова нарываться на смерть, даже приняв тысячу дукатов от Понятовского. «Кто просит аман, того не рубить саблей» — таково было турецкое присловье. После двухчасового молчания Шереметеву было послано согласие принять делегатов. «Везир дал знать, что он готов заключить перемирие дважды по 24 часа и принять мирные предложения, если к нему пришлют уполномоченных в его лагерь» — вспоминал Л. Н. Алларт. Около 3 часов дня 10 июля огонь османских батарей затих [506] Не был пущен в ход приказ, надиктованный около 14 часов Мехмедом-пашой Юсуф-паше: «Мой брат, командующий янычарами! Вручаю тебя со всей пехотой воле Аллаха. Молитва моя и благоволение нашего премилосердного Пророка да пребудет с вами. Сразу по получении сего веления соберите все силы и пошлите на лагерь неверных. Такой же приказ я дал остальным военачальникам». Kurat A. N. Prut seferi… S. 491; его же. Der Prutfeldzug… S. 46. Нет сомнения, что и этот штурм был бы отражен с большими потерями для турок. .

Нет свидетельств, что турки согласились на перемирие, испугавшись русского наступления. Такое искажение допустил Пётр I в «Гистории Свейской войны» [507] «Потом, когда и на ту посылку отповедь замешкалась, тогда велели полкам выступать. И когда сие учинилось, и наши несколко десятков сажень выступили, тогда от турков тотчас прислали, чтоб не ходили, ибо они мир приемлют, и для того б учинили унятие оружия, и чтоб прислали с кем об оном мире трактовать. И тако учинено армистициум». ГСВ. Вып. 1. С. 372. Словам царя ошибочно поверили авторы Истории Северной войны 1700–1721 гг. М., 1987 С. 112 и Я. Е. Водарский. См.: Водарский Я. Е. Загадки Прутского похода… С. 115. . Не писал о выступлении Русской армии в открытое поле и Моро: «Не прошло и двух часов по отъезде трубача, как увидели мы, что он возвращается с агою янычаров. Турок прибыл на пост, где находился генерал-поручик Беркгольц, и сказал ему на арабском языке, на котором Беркгольц изъяснялся хорошо, что великий визирь соглашался на требуемое перемирие и давал нам знать, чтобы мы прекратили наш огонь (что и с их стороны будет учинено) и чтобы мы присылали комиссаров для переговоров о мире. Мы не дождались повелений генерал-фельдмаршала и остановили огонь, каждый на своём посту, и в минуту на той и на другой стороне водворилось спокойствие. Не прошло и двух часов со времени, что перемирие было объявлено, и… Шафиров отправился в лагерь великого визиря… с поручением трактовать о мире» [508] Моро Ж. Н. С. 456. .

«Полезнейшие [для турок] кондиции» обговаривались царём и Шафировым около двух часов (с 15 или 16 часов). Тогда же подбирались верховному везиру и его окружению обычные в дипломатической практике подарки: «2 пищали добрых золоченых, 2 пары пистолет добрых, 40 соболей в 400 рублей» и несколько тысяч золотых дукатов [509] Водарский Я. Е. Загадки Прутского похода … С. 118–119. .

10 июля «пред вечером», возможно, около 17–18 часов Шафиров с тремя переводчиками, канцеляристом и двумя курьерами [510] «А при нём посланы переводчики: Андрей Остерман; Николай Барка, которого приказано называть Чернышёвым, чтобы прозвища его турки не признали, понеже родственники его тем же прозвищем живут в Цареграде, и от того б он мог пострадать от турков; да переводчик Иван Зуда, посольский канцелярии подъячей Иван Юрьев. А для пересылок по прошению посланы с ним генерального шквадрона ротмистр Артемей Волынской, да оберкомисара Петра Бестужева сын, которой служит при армее в валентирах — Михайло Бестужев». ППВ. Т. 11/1. С. 580. отбыл в турецкий лагерь с полномочной грамотой и с инструкцией, предусматривавшей небывалые уступки османам.

Для спасения русской армии, Пётр делегировал не кого-нибудь из генералов, не опасливо-рассудочного «человека чести с недалёким умом» канцлера Г. И. Головкина, а подканцлера, сорокадвухлетнего низенького толстяка Петра Павловича Шафирова, знатока международных дел, опытного психолога, полиглота, говорившего на немецком как на родном, знавшем латынь, польский и итальянский языки. «Превысокий разум» православного еврея-эрудита признавался всеми, в том числе и царём, у которого он пользовался «кредитом и почтением» [511] Мастерство Шафирова в «Обители Счастья» признали все дипломаты, работавшие в Стамбуле в 1711–1714 гг. Рискуя «быть порубленным», он упорно отстаивал интересы Российского царства и не жалел казны для вербовки агентуры. .

Отправлялся подканцлер с беспокойством. Инструкция Шафирову свидетельствует не о состоянии русской армии, а о потрясении царя. Чтобы вырваться из ловушки, государь был готов на немыслимое — отказаться не только от завоеваний на юге в 1695–1696 гг., но и от 10-летней борьбы за Бал- тику, сдать Карлу XII и С. Лещинскому Речь Посполитую, уступить всю Лифляндию, ( «и протчия помалу уступать»). За Ингрию он был готов заплатить Псковщиной, «буде же того мало, то отдать и иныя правинци» России [512] Составители «Писем и бумаг императора Петра Великого» в 1962 г. неверно датировали девятым июля черновую царскую инструкцию П. П. Шафирову от 10 июля. ППВ. Т. 11/1. С. 313. Под этой инструкцией были написаны другими лицами приписки, возможно позднейшего происхождения, с датами 9 и 11 июля. Там же. С. 568. Инструкция была составлена одновременно с полномочной грамотой от 10 июля на ведение переговоров: «Даём полную мочь государственному подканцлеру нашему барону Шафирову, отправленному из обозу нашего в обоз его салтанова величества к великому везирю Магметь-паше для трактования междо нами и его салтановым величеством миру. И что оный наш государственный подканлер учинит и постановит, то от нас содержано будет крепко и ненарушимо». ППВ. Т. 11/1. С. 316. !

«Для угождения туркам» царь предлагал заключить договор как бессрочный [513] В турецком тексте в отличие от русского, было неопределённо написано просто «мир». РГАДА. Ф. 89 Оп. 1. 1712. Д. 6. Л. 183 и об. . Русско-турецкое перемирие в Карловаце 14 января 1699 г. сроком на год было заключено за один месяц. 30-летнее перемирие в Константинополе 3 июля 1700 г. было оформлено после восьмимесячных (!) переговоров. Русско-турецкий «вечный» (!) мир был согласован всего за два дня — 10 и 11 июля. 12 июля он уже был подписан, скреплён печатями и разменён. Как упоминалось, западногерманский историк Хайнтц назвал 12 июля невообразимой загадкой: «Этот день оказался захватывающим дух моментом всеобщей истории европейского человечества».

Для разгадки напомним, что обе стороны изначально стремились скорее свернуть войну, обе недооценили свои силы и переоценили мощь противника. Мехмед-паша знал, что он не «корифей» военного дела, что дизентерия и другие болезни косили и косят турок [514] От них, по сообщению Р. Саттона от 19 августа 1711 г., ещё в лагере на Дунае ежедневно умирало по 300–400 человек, и от дизентерии Османская армия погибла бы раньше, чем дошла до русских границ. Sutton R. The dispatches… P. 68, 69. . Затяжка кампании могла ухудшить боеспособность его воинства. Мир был заключён всем турецким командованием и ему приходилось считаться не только с кровавыми потерями и недовольством янычар, но, может быть, с сюрпризом (контратакой) «дели Петро» («неистового Петра») и подходом русских подкреплений с севера. Оттуда действительно двигались под конвоем огромные обозы с провиантом.