Юлий Гессен - Жизнь евреев в России [litres]

Констатировалось, что евреи проживают в чрезмерном количестве в уездах, и в связи с этим возникла мысль о необходимости только разредить еврейское население в уездах и излишек разместить как по городам, так и по пустопорожним землям при известной материальной поддержке со стороны правительства.

Об этом подумывали и сами евреи, но они были бессильны выполнить такую тяжелую задачу, как переселить бедное многотысячное население. Нота Хаимович Ноткин представил правительству еще в 1797 году проект переселения евреев колониями на степи для разведения там овец, устройства земледелия и проч., но этот проект, требовавший громадных средств, не был, конечно, осуществлен.

Главное значение указанной сенатской анкеты заключается в том, что ею был выдвинут вопрос о преобразовании еврейского быта, причем идея о реформе была обязана своим зарождением заботе о благополучии и потребностях не самого еврейского населения, а одного лишь крестьянства – реформа нашла свое выражение в положении о евреях 1804 года, первом систематически разработанном русском законодательстве о евреях. Но вместе с тем самый факт анкеты придал вопросу о проживании евреев в уездах, как это будет видно из дальнейшего, угрожающий характер.

Однако, несмотря на тревожную атмосферу, сгустившуюся вокруг еврейского населения в уездах, оно вовсе не представляло в глазах самого же Сената особой опасности, как свидетельствует следующий факт.

В 1801 году по всем губерниям был вновь разослан указ, чтобы «мещан, живущих по селениям, непременно высылать для жительства и промыслов в города, не допуская их пользоваться по деревням крестьянскими прибытками с крайним их утеснением». Это требование, как и прежние такие же, должно было распространиться на всё русское мещанство, а следовательно, и на белорусских евреев. Но вследствие ходатайства евреев Сенат издал в 1802 году указ, чтобы начавшееся в Белоруссии выселение евреев было приостановлено и чтобы им «в жительстве и промыслах их никакого стеснения» не делали.

Таким образом, с одной стороны, принимаются меры, которые превращали общее законоположение в специально «еврейскую» репрессию, а с другой стороны, в Белоруссии, то есть именно там, где выселение евреев из уездов имело наиболее длинную историю, вдруг делается исключение из общего закона [53] В других губерниях выселение евреев в это время, по-видимому, также не возобновилось. Достойно внимания, что новороссийское губернское правление само обратилось в Сенат с ходатайством о невыселении евреев из уездов, так как «нет следов заключать, чтобы те евреи составляли какое-либо для крестьян отягощение; напротив того, ежели удалить их, евреев, из селений в города, <���…> то, лишив их профикта, должно лишить не только промыслов, но по времени останутся они в самом бедственном положении». .

Крестьяне бедствовали, ближайшими же их соседями являлись евреи. Положение крепостных крестьян, с точки зрения существовавшего государственного строя, не допускало, по понятиям того времени, никаких изменений в их быту. Следовательно, путь к улучшению их экономического состояния нужно было проложить сквозь густую еврейскую массу, окружавшую их.

К такому выводу русские администраторы, сталкивавшиеся с крестьянством в западных губерниях, неминуемо приходили не по личным соображениям, а в силу твердого веления, диктовавшегося, как казалось, самыми насущными тогдашними государственными требованиями.

В этом отношении чрезвычайно характерной иллюстрацией служит эпизод, разыгравшийся в тот момент, когда впервые зародилась идея о реформе еврейского быта, и надолго определивший отношение правительства к вопросу о совместном проживании евреев и крестьян.

В 1799 году Павел I повелел Державину отправиться в Шклов, чтобы на месте рассмотреть, насколько были основательны жалобы на самовластные поступки известного генерала Зорича, владельца Шклова, против евреев и прочих жителей. Здесь Державин, узнав о серьезных претензиях к Зоричу со стороны крестьян и других обывателей-христиан, смутился: принимать ли такие жалобы. Он обратился за разъяснением в Петербург: «Велено мне принимать жалобы на г-на Зорича от евреев и прочих людей, в Белорусской губернии жительствующих, но не сказано именно от его подданных , то, в противность законов, принимать их я не осмелился». И вот из ответа генерал-прокурора оказалось, что, вопреки первоначальному высочайшему повелению, данному Державину, было признано нежелательным принимать жалобы не только от крестьян, но даже и от других свободных обывателей, кроме одних только евреев. «Государь Император, – писал генерал-прокурор Державину, – повелеть соизволил: 1) чтобы ваше превосходительство, держась точной силы высочайшего указа, единственным предметом отправления вашего поставили исследование жалоб, приносимых от евреев на притеснения Зорича… 3) жалобы крестьян на их помещика, составляя для вас обстоятельство побочное, не могут быть вами принимаемы, тем более что… пример их может произвести волнование».

Этот эпизод и послужил руководящей нитью для Державина, когда в следующем году государь поручил ему позаботиться о благополучии белорусских крестьян; их бедность вызывалась общими условиями их жизни, не подлежавшими изменению; следовательно, оставалось направить внимание туда, где ожидалось меньше всего сопротивления, – в сторону евреев. Державин, первый выработавший проект еврейской реформы, так и поступил. С этой позиции он взглянул, между прочим, и на пребывание евреев в селах и деревнях.

Опасение коснуться устоев крестьянской жизни, крепко, как хотели тогда думать, державшейся властью помещиков, было столь сильно, что даже такой вдумчивый и самостоятельный администратор, как литовский губернатор Фризель, понявший, что корни крестьянских бедствий не таятся в евреях, с большой тревогой предложил меры для поднятия благосостояния крестьян: «Как приведение в действие сего намерения может иногда сей непросвещенной части народа внушить более покушений искать себе свободы, нежели дозволить ему можно пользоваться оною , в таком случае нужно поступить со всей осторожностью, чтобы выгоды крестьянам и всё, что служить может к облегчению их жребия, не единовременно, но частями доставляемо было».

Страх пред покушением крепостных крестьян «искать себе свободы» обессилил, исказил и деятельность Еврейского комитета, образованного в 1802 году для разработки еврейской реформы, несмотря на то, что в нем принимали участие такие люди, единомышленники и друзья молодого, либерального в то время императора Александра I, как