Отто Ранк - Миф о рождении героя

«

В этом ключе высказывается Штукен (Stucken: Mose, S.432). Миф, дошедший до нас от предков, был перенесен на природные явления и истолкован натуралистическим образом, а не наоборот. ’’Интерпретация природы уже сама по себе представляет мотив" (S.633, Annot.). Весьма похожее мы читаем и у Майера в его Истории античности (Vol. V, S.48): "Во многих случаях природная символика, отыскиваемая в мифах, лишь на поверхностный взгляд кажется присущей им или же была заложена в них вторично, как часто случалось с египетскими мифами и с Ведами; это первая попытка интерпретации, подобная интерпретациям мифов, появившимся у греков, начиная с пятого столетия”

нуть такое перемещение как невозможное, если учитывать внутренние основания. Мы также убеждены, что мифы', по крайней мере изначально, являются творениями человеческого дара воображения, некогда по каким-то причинам спроецированными на небо и, судя по всему, лишь вторично перенесенными на небесные тела с их загадочными явлениями. Значение тех явных следов, которые этот перенос оставил в мифах, в виде фиксированных чисел, фигур и т.п., никоим образом не следует недооценивать, хотя происхождение их по своему характеру, предположительно было психическим; впоследствии же они были положены в основу всех календарных и астрономических исчислений, причем именно благодаря этому их значению.

В общем похоже на то, что тем исследователям, которые используют исключительно “натуралистический” подход в интерпретации мифов, так или иначе, не удалось в своих попытках выяснения изначального смысла мифических сказаний полностью избежать тех психологических тенденций, что, должно быть, были присущи также и создателям мифов" В обоих случаях мотивация идентична и приводит к одним и тем же результатам, как создателей мифов, так и интерпретаторов. В высшей степени наивно это выразил один из основателей и поборников сравнительного анализа мифов и “натуралистического” подхода к интерпретации Макс Мюллер в своих эссе (1869), где он говорит, что такой прием не только придает бессмысленным легендам собственно их значение и красоту, но также помогает свести на нет некоторые наиболее отталкивающие черты классической мифологии и пролить свет на их подлинный смысл. Такое отношение, причины которого вполне понятны, естественно, мешает мифологу предположить, что такие темы, как инцест с матерью, сестрой или дочерью, убийство отца, деда или брата, могут основываться на широко рас-

По всем основным моментам такую же точку зрения отстаивает Тимме по отношению к сказкам. См. Adolf Thimme: Das Märchen, Vol. 2, Handbücher zur Volkskunde, Leipzig, 1909.

Относительно такой интерпретации мифа Вундт говорил, что в действительности она, очевидно, сопровождала первоначальное мифотворчество (loc.cit., S.352).

пространенных фантазиях, которые, согласно учению Фрейда, берут свое начало в детской психике с ее особенным пониманием внешнего мира и его обитателей. Такое неприятие является, поэтому, лишь следствием смутного и болезненного осознания и, тем самым, подтверждением действительно существующей взаимосвязи; такая реакция заставляет толкователей мифов, ради своей собственной бессознательной реабилитации, а заодно и реабилитации всего человечества, представлять эти темы в совершенно отличном от их первоначального смысла свете. То же самое внутреннее неприятие мешало создателям мифов поверить в существование столь отталкивающих мыслей, и такого рода защита, вероятно, и была первой причиной переноса данных взаимосвязей на небеса. Психологическое самоуспокоение посредством такой реабилитации через проецирование на внешние отдаленные объекты в некоторой степени можно прояснить, если мы рассмотрим одну из таких интерпретаций, например, предосудительной фабулы легенды об Эдипе в трактовке одного из представителей “натуралистического” подхода к толкованию мифов. Эдип, который убивает своего отца, женится на матери и умирает старым и слепым, — герой солнечного цикла, убивающий своего родителя — тьму; он разделяет свое ложе с матерью — сумерками, из лона которой — рассвета, он родился, и умирает ослепшим, как заходящее солнце*

Понятно, что подобная интерпретация более близка нашим умам, чем обнаружение факта, что внутренне обусловленное стремление к инцесту и убийству по отношению к ближайшим родственникам таится в фантазиях большинства людей как остаточное содержание детских представлений. Но это отнюдь не научная аргументация, и неприятие

Ignaz Goldziher: Der Mythus bei den Hebräern und seine geschichtliche Entwickelung, Leipzig, 1876, S.125. Согласно работе Сике (Siecke: Hermes als Mondgott, Leipzig, 1908, S.39), мифы с сюжетом кровосмешения теряют все свои странные черты при рассмотрении их как мифов цикла луны в ее связи с солнцем. Объяснение оказывается достаточно простым: дочь, новая луна, являющаяся повторением матери (полной луны), снова воссоединяется со своим отцом (солнцем) (а также братом, сыном).

МИФ О РОЖДЕНИИ IЕРОЯ

такого рода, хотя и не всегда в равной мере сознательное, ввиду имеющихся фактов совершенно неоправданно. Необходимо либо примириться с подобными неблаговидными вещами, если уж считать их таковыми, либо отказаться от изучения психологических явлений. Вполне очевидно, что люди, даже в самые ранние времена и в самом наивном своем воображении никогда не могли узреть инцест и отцеубийство на небесах*; намного вероятнее, что эти идеи исходят из другого источника, очевидно, вполне человеческого. То, каким образом они были перенесены на небо и какие модификации приобрели в ходе этого — вопрос иного порядка, который не может быть решен до тех пор, пока не будут установлены психические истоки мифотворчества в целом.

Во всяком случае утверждения о той роли, которую играла психическая жизнь в формировании мифов, имеют такие же основания, как и астральная концепция, и этот довод вполне подтверждается результатами применения нашего метода интерпретации. С этой целью вначале мы обратимся к мифологическому материалу легенд, психологическую интерпретацию которого мы попытаемся провести в самом широком плане, отбирая из множества** этих,

Можно ли этому верить? В статье Сике (Siecke: Urreligion der Indogermanen, Berlin, 1897) , где утверждается, что мифы о кровосмешении являются описательными повествованиями о наблюдаемых, но непонятных явлениях природы, автор возражает в ответ на заявление Ольденбурга (Oldenburg: Religion der Veda, S.5), предполагающего первичное тяготение мифов к теме инцеста, и замечает, что во времена Оно эта тема навязывалась рассказчику силой фактов, свидетелем которых он был, безо всякой предрасположенности к этому со своей стороны.