Михаил Покровский - Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв

Но вот тут-то разница между нами и тем пониманием движения, которое дают 80-е годы. Там выходит, что как будто рабочий класс введет за собой только самого себя или в лучшем случае ведет буржуазию, внушая ей бодрость, веру в будущее, надежду на свои силы и таким образом внушая ей стремление бороться с самодержавием, — такими словами оканчивается, как помните, вторая программа группы «Освобождение Труда» 1888 года.

Но кого ведет еще за собой пролетариат, это из этих программ понять довольно трудно. Мы же, большевики, считали, что русская революция только потому и стала национальной революцией широкого масштаба, а затем интернациональной, что за этим рабочим классом, за этим гегемоном шла некоторая сила, которую этот гегемон вел: шло крестьянство. Вот относительно схемы, так сказать, участия крестьянства в русской революции я и попытаюсь кое-что сейчас сказать [5-2].

Была ли наша революция 1905 г. чисто пролетарской, как ее изображает тов. К. Сидоров, или же она была пролетарско-крестьянской, рабоче-крестьянской? Я считаю, что она была рабоче-крестьянской революцией, и постараюсь вам сейчас наметить схематически те моменты, которые дали у нас революционное крестьянство и которые связывали крестьянство с рабочим движением.

Прежде чем перейти к этому, нам нужно вспомнить третий элемент русской революции. Куда же девалась интеллигенция? Ведь революционное движение начала у нас все-таки интеллигенция. Начиная с декабристов, продолжая петрашевцами, людьми 60-х годов, и, наконец, народниками-пропагандистами и народовольцами, мы всюду имеем интеллигентские по существу организации. Куда же девалась эта революционная интеллигенция? Что она, развеялась или нет? И тут приходится подчеркнуть тот факт, что у нас, собственно, революционные рабочие организации появляются чрезвычайно поздно. И даже в то время, когда уже существовала идея рабочей партии и строилась самая эта рабочая партия, руководящая роль все-таки принадлежала революционной интеллигенции.

Можно построить три периода русского революционного движения. Первый период — с 20-х до 80-х годов XIX века — можно охарактеризовать так: интеллигенция в поисках массы. Она ищет эту массу сначала среди крестьянства, потом среди рабочих, даже среди буржуазии, офицерства и т. д. Она ищет массу и не находит ее. Второй период будет с 80-х годов и приблизительно до начала второго десятилетия XX века, когда интеллигенция нашла массу. Она нашла массу, но она еще не слилась и не спаялась с этой массой, ибо эта масса, постепенно, стихийно накалившись, идеологически была еще чрезвычайно далека от революционной интеллигенции.

Тут мне придется сделать маленькое отступление по вопросу о том, что такое идеология. Под влиянием енчменизма, который правильно, в общем, ставил задачу исследования научного, как исследования чисто объективного, не апеллирующего к субъективному моменту, — под влиянием этого у нас произошла в последнее время в вопросе об идеологии девиация, которую начал исправлять и хорошо исправлять тов. Бухарин.

Не следует рассматривать идеологию как нечто вроде зеркала, которое пассивно отражает происходящее движение. Эта точка зрения на идеологию совершенно немарксистская, неправильная. Объективность здесь заключается не в том, что мы имеем дело с фактами не-психическими, а объективность заключается в том, что мы имеем дело с фактами объективно необходимыми и отвечающими объективным интересам тех или других общественных классов. В этом заключается объективность идеологии. Субъективным будет тут то, что является более или менее случайным, индивидуальным и общей значимости не имеет. Но то, что отвечает объективным интересам класса, это будет объективно, несмотря на то, что это будет субъективно-психическим фактором, — извиняюсь перед товарищами енчменистами, — фактором «духовным». Они, конечно, захохочут громким хохотом, но я привожу этот термин только для того, чтобы подчеркнуть, что духовный фактор может быть вполне объективным.

Идеология — это есть совокупность известных понятий, представлении, программ и т. д., есть фактор идеологический, «духовный», как хотите, — но тем не менее это есть совершенно объективная вещь, объективно необходимая для общественного движения. Для того чтобы люди единогласно и организованно действовали в известном направлении, необходимо выработать известные навыки, известные привычки, известные определенные тенденции, которые толкали бы их в этом направлении... Это есть чисто объективная работа и в этом суть той пропаганды и агитации, которой мы занимаемся. Разница только в том, что агитация преимущественно обращена к настроению, а пропаганда обращена главным образом к интеллекту, но, так или иначе, и та и другая являются средством организовать нашу психику таким образом, чтобы она отвечала тем действиям, которые кем приходится предпринимать.

Вот почему выработка правильной идеологии, пролетарской революционной идеологии, во всякой стране составляла такой колоссальной важности дело. По отношению к Западной Европе эту работу выполнили Маркс и Энгельс. В России эту задачу выполнил главным образом Ленин и большевики. Меньшевики вырабатывали идеологию нереволюционную и в силу этого не отвечающую объективным требованиям той задачи, которая стояла перед русским революционным рабочим классом, — произвести переворот, захватить власть, низвергнуть самодержавие и, низвергнув самодержавие, превратить в самодержца народ.

Вот в чем значение — и громадное значение — той идеологической борьбы, которая происходила между Лениным и его группой, с одной стороны, и Мартовым и его группой, с другой стороны, на протяжении всех двух первых десятилетий XX столетия. Одна сторона пыталась организовать психологически революционную массу так, как это нужно было для выполнения ее миссии. Другая, конечно, непроизвольно, не думая об этом, старалась дезорганизовать ее, почему вторая и пользовалась великими симпатиями буржуазии, которая ничего так не боялась, как того, что рабочий класс сорганизуется и захватит власть. Это был кошмар буржуазии. Этот кошмар разрушали меньшевики, почему и пользовались симпатиями. Этот кошмар, наоборот, усиливался по мере успехов большевиков, почему большевики были предметом ненависти.

Таким образом влияние интеллигенции как аппарата, который вырабатывал идеологию, создавал известную организацию, которая была нужна для осуществления, целей революции, — это влияние было громадно в этот период; оно остается очень большим даже до настоящего времени, хотя сейчас, как вы видите, оно падает; его значимость меньше, чем была раньше, чем она была в период первой революции, который можно обозначить лозунгом: «интеллигенция нашла массу», — тогда роль ее была чрезвычайно велика. Ибо эта масса, становясь под влиянием объективной обстановки революционной по инстинкту, была чрезвычайно мало революционна сознательно, и тут опять не приходится от себя замазывать решительно ничего.