Андрей Беляков - Чингисиды в России XV–XVII веков: просопографическое исследование

Сметный список 1630/31 г. отмечает только четырех человек:

ц. Али б. Кучум,

ц-ч Авган-Мухаммед б. Араб-Мухаммед,

ц-ч Сеит-Бурхан б. Али,

ц-ч Алтанай б. Кучум (ошибочно «царевич Алеев сын Кучумов») [2616].

В перечень не попали Андрей Кучумов и Молла б. Кучум, к этому времени, возможно, уже умерший, а также Василий Андреевич и, по-видимому, Янсюер б. Али. Калинник Джансюеревич (Янбек б. Хансюер) в это время, скорее всего, был несовершеннолетним.

Если порядок имен, предложенный в списке, соответствует внутренней иерархии Чингисидов в России на тот момент, то он выглядит несколько странно. Логично, что на первое место поставлен царь. Вполне объяснимо положение ургенчского царевича. Мы уже отмечали, что внешняя политика Москвы с конца XVI в. начинает оказывать значительное влияние на их статус. Странно, что малолетний касимовский царевич после «ликвидации» номинального «царства» опережает своего взрослого двоюродного деда. Позднее крещеный Сеит-Бурхан (Василий Арасланович) занимал место за грузинскими царевичами и перед сибирскими царевичами, крещеными детьми Алтаная [2617]. Дети Василия Араслановича уступали Алексею и Петру Алексеевичам, но были вровень с детьми Алексея Алексеевича [2618].

В XVII в. приказная мысль достаточно оперативно реагировала на любые изменения в отношении к служилым царевичам. При этом порой возникали более чем своеобразные протокольные правила.

Самым замечательным из их является вставание Чингисидов на колени перед московским царем. В 1622 г. в России оказался одиннадцатилетний ургенчский царевич Авган-Мухаммед б. Араб-Мухаммед. 31 декабря 1622 г. он предстал перед Михаилом Федоровичем. На крыльце Авгана встретили дворянин кн. Борис Андреевич Хилков и разрядный дьяк Михаил Данилов. Объявил царевича царю окольничий кн. Григорий Константинович Волконский. Бояре в это время приподнялись. Михаил Федорович позвал царевича и возложил на него руку. После этого царевич Авган встал на колени и стал бить в холопство и просить царскую рать против своих братьев. После этого царь спросил его о здоровье и велел встать. Ответное царское слово царевич опять слушал на коленях [2619]. Можно предположить, что обряд вставания на колени появился только XVII в. В XVI в. на колени вставали только послы татарских царей и царевичей [2620]. Л.А. Юзефович считает, что вставание на колени («коленки») — это только фиксирование восточного обычая сидеть на подогнутых под себя ногах [2621]. Данное утверждение следует признать ошибочным. Известно, что когда 13 февраля 1623 г. у государя был касимовский царь Арслан б. Али, то при появлении Чингисида все находившиеся в палате встали (Михаил Федорович, скорее всего, продолжал сидеть). После того как Арслана объявил окольничий Федор Леонтьевич Бутурлин, государь положил на него руку и самолично спросил о здоровье. Далее касимовский царь бил челом, стоя на коленях, после чего ему разрешили сесть [2622].

Особенностью приказных выписок о приемах Чингисидов, составленных подьячими Посольского приказа, является то, что практически все они имеют произвольные сокращения более раннего текста. Как правило, сокращения не касались только упоминания лиц, участвовавших в приеме. Все остальное (встреча Чингисида государем, корошевание [2623], возложение рук, вставание или не-вставание на колени, то, кто спросил о здоровье татарского царя или царевича, пожалование питьевыми медами или вином, а также шубами, соболями, деньгами и серебряной посудой) дошло до настоящего времени в случайных отрывках, которые подчас достаточно тяжело выстроить в единую картину. Дело в том, что протокол встреч зависел от статуса каждого конкретного представителя «золотого рода» и к тому же достаточно быстро изменялся. Поэтому мы не знаем, насколько устойчивым был обряд вставания на колени в XVII в.

Появление упомянутого протокольного обряда, скорее всего, следует объяснить желанием новой династии подчеркнуть церемонией свое величие. Даже потомки ордынских царей должны вставать на колени перед государем московским. Правда, это несколько противоречило положению служилых Чингисидов в России, и русское дворянство при царской аудиенции не преклоняло колен.

Сведения о царевичах на русской службе в XVII в. отрывочны. Удалось найти еще только одно упоминание процедуры коленопреклонения. В августе 1653 г. в Москву для принесения шерти приехали сибирский царевич Алтанай б. Али б. Кучум и его племянник касимовский царевич Сеит-Бурхан б. Арслан б. Али (в крещении Василий Арасланович). Скорее всего, данное событие было очень значимым в политике Москвы по отношению к Чингисидам в России. Это был их первый визит в столицу после вступления на престол Алексея Михайловича. После него в течение года крестились касимовский царевич Сеит-Бурхан, сибирские царевичи Дост-Мухаммед и Иш-Мухаммед дети Алтаная, а также жена Иш-Мухаммеда Салтан-бике. Сохранилось упоминание, что Сеид-Бурхан приносил шерть стоя, а не на коленях; Алтанай при приеме у царя стоял на коленях [2624]. Имеется еще одно упоминание. Царь Шах-Али б. Шейх-Аулеар за самоличную несанкционированную переписку с Казанью в январе 1533 г. был сослан на Белоозеро. В результате последующих событий он был прощен. 12 декабря 1536 г. служилый Чингисид «видел очи» великого князя Ивана Васильевича, «пал перед великым государем и стал на коленех, и бил челом великому государю» [2625]. Однако это несколько иная ситуация. Перед нами — Чингисид, родившийся в России, пожалованный великим князем, давший ему шерть и нарушивший ее. Здесь же зафиксировано еще одно серьезное протокольное действо, которое невозможно даже представить в XVII в. Иван Грозный после этого поднялся с трона и подошел к Чингисиду. А в середине XVI в. и, судя по всему, раньше это было нормой. При каждой встрече Ивана Грозного (даже в более чем юном возрасте) и Шах-Али б. Шейх-Аулиара московский государь встречал татарского царя еще в сенях у входа в палату или даже посередине, и они корошевались [2626]. Данный факт можно объяснить тем, что перед московским государем находился потомственный царь, пусть и вассал. То же самое было при встрече Борисом Годуновым принца Голштинского, предполагаемого жениха его дочери Ксении [2627]. Имеется летописное сообщение, описывающее прием в 1536 г. великой княгиней Еленой Глинской супруги татарского царя Фатимы-салтан, который проходил приблизительно так же [2628]. Присутствовал при данной встрече и юный Иван IV. При этом он поздоровался с царицей по-татарски («табуг са-лам») и корошевался [2629].

В нашем распоряжении имеются данные о том, как происходили встречи царя Шах-Али б. Шейх-Аулеара на протяжении нескольких лет. В 1552 г., после очередного свержения Чингисида с казанского царства, к нему в Свияжск послали дворецкого Данила Романовича. В Москву с царем ехал окольничий Владимир Васильевич Морозов. Первая встреча была устроена царю еще в Муроме, его встречал окольничий Долмат Федорович Карпов; в Москве за посадом его встречали бояре Иван Петрович Федоров и князь Дмитрий Федорович Палецкий. На двор за царем ездил окольничий Иван Михайлович Воронцов, приставом был другой человек, Василий Данилов. Чингисид подъехал к большой лестнице Красного крыльца и сошел прямо на ступеньку. На ниж нем крыльце его встретили боярин Иван Петрович Федоров, окольничий Яков Андреевич Салтыков и дьяк Андрей Васильев. На верхнем крыльце его встретили бояре князь Иван Михайлович Шуйский и князь Дмитрий Федорович Палецкий, а также дьяки Никита Фуников и Иван Михайлов. В столовых сенях у дверей его встречал сам Иван IV. Здесь они корошевались и вошли в избу. Московский государь, по-видимому, сам спрашивал о его здоровье. По крайней мере, это отмечено при других визитах. Таким образом, мы видим встречу равных, пусть и формально, государей.