Андрей Беляков - Чингисиды в России XV–XVII веков: просопографическое исследование

Но уже на отпуске в Касимов его ранг понижается. Он выходит из саней не на ступеньку, а у крыльца [2630], отсутствует встреча с государем и корошевание. Однако последнее могло быть простым сокращением выписи. Тем самым, ступеньки было достаточно, чтобы Шах-Али воспринимался теперь исключительно как служилый Чингисид, вассал. При приезде в 1556 г. Иван Грозный встречал его и корошевался уже только посреди сеней. При последующих визитах во дворец в этот приезд за царем посылался его пристав, князь Антон Ромодановский. Но встречал его в сенях сам царь. При этом постоянно жаловал вином в кубках или медом. Аналогичный прием мы видим в 1558, 1562 и 1564 гг. [2631]Заметим, что эти описания практически полностью совпадают с сообщением летописи.

В XV — первой половине XVI вв. при приеме великим князем (царем) восточны) послов применялся обряд корошевания. После этого послы вставали на колени (пс крайней мере, ногайские послы) [2632]. Первоначально обряд осуществлял сам великий князь (царь). Известно корошевание и у женщин. Мы видим его в декабре 1536 г., ког да у великой княгини Елены Глинской была супруга царя Шах-Али б. Шейх-Аулиарг царица Фатима-салтан [2633]. Однако со временем он стал применяться выборочно и за меняться возложением царских рук на голову приветствуемого. В монголо-тюркскю обычаях рука на голове символизировала старшинство и покровительство [2634]. Вначале обряд корошевания перестал выполняться по отношению к послам. Постепенно царь перестал корошеваться и с Чингисидами, заменив обряд возложением рук. Корошевание с представителями «золотого рода» еще некоторое время выполняли лица назначенные для встречи татарских царей и царевичей на крыльце. В конце концов к 30-м гг. XVII в. от него отказались полностью. Теперь особое отношение царя к Чингисиду подчеркивалось иным образом: вставание, привставание при приветствии и личное обращение с вопросом о здоровье. Но и здесь постепенно стали происходить изменения. Ранг встречавших на крыльце стал понижаться. Именно это мы видим при встрече крымского царевича Мурад-Гирея в феврале 1589 г., которому в Москве придавали большое значение в политическом смысле [2635]. Личное обращение московского государя к царевичам с вопросом о здоровье стало рассматриваться как особая милость. При встречах касимовского царя Арслана б. Али (февраль 1624 г.) Михаил Федорович лично спрашивал его о здоровье [2636]. Ургенчского царевича Авган-Мухаммеда (ноябрь 1626 г.) о здоровье от имени царя спрашивал думный дьяк, то же мы видим при встрече касимовского царевича Сеит-Бурхана б. Арслана (апрель 1633 г.) [2637].

Общее понижение статуса видно и по специальным пометкам, отмечающим, в какой одежде во время данной церемонии были царь и бояре, по сокращению церемонии выстраивания стрелецких полков вдоль дороги следования царевича во дворец. Практиковалась замена стрельцов с оружием невооруженными полками. Первый вариант был более почетным [2638]. Посылали лошадей для приезда в Кремль не от имени царя (великого князя), а от имени посольского думного дьяка. Замена приглашения к царскому столу кормом Чингисиду «в стола место» известна уже при Федоре Ивановиче. При этом послы, в том числе и восточные, могли приглашаться к столу [2639]. Пожалование питьевыми медами сохранялось все время. Что же касается пожалований одеждой, мехами и деньгами, то здесь также заметны изменения, идет их постепенное сокращение; в конечном счете сохранились только пожалования шубами и шапками. К тому же если ранее они осуществлялись при каждом приеме у московского государя, то теперь это соблюдалось далеко не всегда.

Во второй половине XVII в., когда крещеные Чингисиды стали постоянными участниками придворных и государственных церемоний, практика приемов стала полным анахронизмом, и от нее отказались. Представление государю ставших совершеннолетними татарских царевичей происходило в ходе этих церемоний.

Начиная с 70-х гг. XVI в., на пути следования посольского поезда начали выстраивать стрельцов [2640]. Появились они и при приеме Чингисидов московским царем. Это правило просуществовало до середины XVII в., когда были крещены все наличные царевичи. Для встречи касимовского и сибирских царевичей 2 августа 1653 г. выстроили стрельцов пяти приказов в чистом платье [2641]. Но это происходило далеко не всегда. Следует отметить, что достаточно часто татарских царей и царевичей принимали в один день с иностранными посольствами, поэтому установить, насколько часто стрельцы выстраивались специально для встречи представителей «золотого рода», не представляется возможным. Чингисидам всегда давали лошадей или сани с царской конюшни. В XVII в. их велено было объявлять от имени думного посольского дьяка [2642]. Первоначально лошадей жаловали [2643], но уже в конце XVI в. их, как всем западноевропейским послам, давали только для торжественного въезда в столицу от имени конюшего Бориса Годунова [2644].

Не вызывает сомнения тот факт, что обряд встречи Чингисидов носил дипломатический характер. Хотя его корни следует искать в более раннем периоде даннических отношений с Золотой Ордой. Но теперь требовалось показать подчиненное положение представителей «золотого рода» по отношению к Калитичам (а затем к Романовым). Оно, в частности, подчеркивалось подарками в виде шуб, иной одежды Чингисидам по приезде. Это рассматривалось исключительно как пожалование старшего младшему, государя — подданному или сюзерена — вассалу. Деньги мог получать тоже только вассал [2645]. Подчеркивалось это и дарами от татарских царей и царевичей. Чингисиды всегда трактовали посольские дары как знак подчинения [2646]. Правда, подношения от царевичей известны только в XVII в. Впервые такое зафиксировано в 1622 г. при приезде ургенчского царевича Авган-Мухаммеда [2647]. Тогда же фиксируется и частичное возращение даров, что следует рассматривать как неравноправное, вассальное, положение царевичей.

Остается открытым вопрос о том, как сидели Чингисиды на царских приемах. В документах отмечается, что их сажали на лавку. Но при этом сохранились известия об изготовлении для того или иного царя специальных колодок и подушек [2648]. Быть может, в ряде случаев они могли сидеть на лавке, поджав под себя ноги? Но иностранцы не сообщают об этом в своих записках.

У нас не имеется полного описания ритуала принесения присяги («шерти», от араб. — тюрк. « шарт » — соглашение) мусульманами в России XV–XVII вв. Для его реконструкции мы можем использовать данные XIX в. Для проведения мусульманской присяги («эмин») должны были выполняться следующие требования. Во-первых, это наличие Корана, написанного (напечатанного) обязательно мусульманами. Во-вторых, Коран во время этой процедуры должен был находиться выше уровня пояса присягающего, который, как во время ежедневной пятикратной молитвы, пребывал в коленопреклоненной позе. Поэтому Коран помещался на специальную подставку или столик, высотой не менее 0,7 м. Подставка или столик в «знак благоговения» должны были быть покрыты чистой шелковой материей зеленого цвета, сотканной мусульманами. В-третьих, желательным местом для произнесения присяги была мечеть или «магометанский» молитвенный дом. Но она могла приниматься и в любом светском помещении и даже под открытым небом. В-четвертых, помимо присягающего и русских официальных лиц, необходимо было присутствие переводчика или иного знатока языка, на котором совершалась присяга. Он должен был следить за точностью про износимого текста клятвы. С мусульманской стороны желательно было присутствие в качестве свидетеля исламского духовного лица. В-пятых, порядок принесения присяги включал следующие действия. Клянущийся мусульманин должен был непрерывно держать два пальца правой руки (указательный и средний) на Коране на раскрытой 9-й суре «ат-Тауба» (Покаяние). Было желательно, чтобы текст присяги начинало со слов хвалы Богу (Аллаху): «Во имя Бога единосущного, милостивейшего, милосердного, взыскательного, победоносного…», в ходе процедуры присягающий обязательно должен был трижды поклясться именем Бога, произнеся формулу «валлахи билляхи, таллахи». Представитель русской стороны должен был следить, чтобы по окончанию текста клятвы присягающий поцеловал Коран и произнес вслух арабскую фразу «Инша Аллах», то есть «Коли Богу угодно», дабы присяга сохранила свою действенность [2649].