Андрей Беляков - Чингисиды в России XV–XVII веков: просопографическое исследование

Сложно сказать, что реально связывало Кучака и Сююн-бике, но одно можно констатировать: время их правления отличалось жесткой военной диктатурой и засильем крымцев. Террор Кучака вызвал недовольство казанской знати. Он вынужден был бежать. С этого момента судьба Сююн-бике оказалась предрешенной. Казанцы начали переговоры с русским о ее выдаче, которые увенчались успехом. Они спешили избавиться от неудобной политической фигуры. Было велено прислать ее с Утямишем в Свияжск. 11 августа 1551 г. на Казанском устье князь Петр Семенович Серебряный с детьми боярскими встречал плененную царицу. Вечером того же дня они уже были в Свияжске. Утямиш-Гирея сопровождали два сына оглана Кучака и сын оглана Ак-Мухаммада. 5 сентября 1551 г. мы видим их в Москве [568]. В «Казанской истории» вывозу Сююн-бике предшествовало сватовство Шах-Али и два покушения на него. Сначала царица прислала «брашно», и пес попробовал питье и «расторже его на кусы», затем прислала она Шах-Али «срачицу драгу», ее одели на осужденного, и тот «паде тотчас на землю мертв». Только после этого ее выдали казанцы. Вывозил ее князь Василий Серебряный [569].

Следует подробнее остановиться на возможных интерпретациях литературного сюжета о браке Сююн-бике и Шах-Али в «Казанской истории». Взятие Казани трактуется здесь как эквивалент взятия Царьграда (или цареградских областей), которое, в свою очередь, является эквивалентом овладения царственной силой. Как некогда Владимир взял Корсунь, устрашив византийских царей и заставив их выдать за себя греческую царевну Анну, вместе с которой он получил и крещение, так Грозный берет Казань, подтверждая тем самым свой царственный статус. Женским персонажем, аналогичным Анне, в «Казанской истории» выступает Сююн-бике. Обе истории разворачиваются по модели трехчленного фольклорного параллелизма «взятие города — брак — воцарение». Царь Шах-Али при этом выступает в роли заместителя Ивана Грозного. Аналогом брачной перипетии Сююн-бике и Шах-Али является не история женитьбы Владимира на греческой царевне Анне, а история женитьбы Владимира на Рогнеде и попыткой Рогнеды зарезать Владимира на брачном ложе. Знаменательно, что для народного сознания оказалось возможным вписать историю женитьбы Владимира в сказочный сюжет, согласно которому добывание невесты из «чужого» мира суть неизменное благо. Если такую невесту удается получить, вместе с нею герой получает и царство, одновременно умножая свою «силу», свой магический потенциал.

Сююн-бике и мусульманская Казань идеально подходят для истории о завоевании невесты из чужого мира. Казань — змеиное царство, основанное на месте змеиного гнезда. Гнездо извели с помощью волхования, но змеиные свойства передались казанцам. Борьба русских с ними соответствует змееборческой акции, которая во множестве эпических сюжетов о героическом сватовстве предшествует добыванию невесты из «чужого» мира. Но в «Казанской истории» в корне меняется представление о природе взаимодействия с «чужим» миром. Здесь подчеркнуто, что город расположен на самой границе, «на самой украине Руския земли», находится не по «ту», а по «эту» ее сторону. Место, где стоит теперь Казань, «от начала Русския земли» было единой русской территорией, и Господь вручил Ивану Грозному Казанское царство, сохранив его для него от прародителей. В отличие от Владимира, Иван Грозный не получает чужое, а распространяет свое: власть русского христианского царства, и, захватывая чужие земли, трактует их как свои собственные, исконно русские. Если поведение Сююн-бике, на первый взгляд, кажется несколько противоречивым (хотя на самом деле ничуть не противоречит «правильному» развитию былинного сюжета), то о поведении Шах-Ал и можно сказать обратное. С бытовой точки зрения, он ведет себя вполне последовательно. Обнаружив отраву в дарах Сююн-бике, он отказывается от женитьбы на ней, а позже, когда политические обстоятельства вынуждают его к этому, рассматривает брак как постылый, заключенный лишь формально, содержит Сююн-бике как пленницу и не вступает в супружеские отношения с ней. Вся эта линия поведения, психологически вполне объяснимая и логичная, нарушает логику эпического сюжета. Распознав отраву и избежав смерти в момент сватовства, Шах-Али обнаруживает в себе те качества, которые в эпических сюжетах отличают подлинного, достойного жениха от других претендентов. Обида на жестокость свадебных испытаний в этом контексте совершенно неуместна. Брак с невестой, добытой столь дорогой ценой, в финале остается столь же желанным, как и в его начале. Но в истории Сююн-бике и Шах-Али все происходит иначе. Добытая по свершении змееборческого подвига (т. е. победы русских над «змеями-казанцами») женихом (точнее, заместителем жениха), подтвердившим свои магические качества и способность одолеть непобедимую невесту, Сююн-бике оказывается ненужной добычей. Развернутый по эпическому канону, сюжет сворачивает, в конце концов, в бытовое русло, и финал истории о Сююн-бике становится свидетельством, с одной стороны, разрушения канона, а с другой — колоссального сдвига, произошедшего в русском историческом самосознании в XVI в. [570]

Однако вернемся к исторической канве данных событий.

С сентября 1551 г. ногаи начали осторожно выяснять ее местонахождение у русских дипломатов. В начале 1552 г. русские власти сообщали в Ногайскую Орду, что вывезли Утямиша «за отца своего грубость», при этом Сююн-бике «к нам же приехала». Однако сложно сказать, где она в это время находилась, в Москве или в Касимове. Последнее предположение представляется наиболее вероятным. С другой стороны, с весны 1552 г. существовало требование русских властей: ногайским послам возвращаться на родину, минуя Мещеру, что объяснялось, якобы, «для хлебной стравы» [571]. Причем после октября 1552 г. это требование было снято [572]. Учитывая исключительность такого требования, никогда ранее не звучавшего, можно предположить, что Сююн-бике находилась в Касимове. Меры же безопасности, принятые московскими политиками, диктовались опасением, что ногаи ее выкрадут для нового кандидата на казанский трон [573]. По словам русских дипломатов, Шах-Ал и у себя ее держать не захотел. Иван Грозный пожаловал ее «платьем и ествою», Утямиш-Гирея ей кормить дали, его же, как подрастет, юртом устроят. Особо подчеркивалось, что из-за Сафа-Гиреевой «грубости» им «в таком нашем жалованье быти непригоже» [574]. Все эти объяснения нацелены в первую очередь на Юсуфа и его сыновей: так, ранее, еще в 1551 г., послы Юсуфа объясняли неприязненность его к России тем, что Иван Грозный воюет Казань, где ханом его внук Утямиш-Гирей [575]. С мая 1552 г. все усилия ногайской дипломатии оказались сконцентрированными на стремлении вернуть Сююн-бике и Утямиш-Гирея в Ногайскую Орду [576]. Русская сторона отказывала ногаям в этом, ссылаясь на то, что она ныне замужем за Шах-Али. В Москве мотивировали эту акцию нормами «вашего (т. е., ногайского) закона» и тем, что ранее сам Юсуф просил выдать ее за Шах-Али [577]. Возможно, что права Г.Н. Моисеева, считавшая, что Юсуф желал использовать дочь как козырь в борьбе за Казань [578]. Вместе с тем нельзя не отметить, что брак Шах-Али и Сююн-бике являлся абсолютно законным, т. к. базировался на практике левирата, широко распространенного в постзолотоордынском обществе. Согласно летописям, Сююн-бике выдали за Шах-Али, по его челобитью, в мае 1552 г. [579]