Норберт Элиас - Придворное общество

Чем шире была сфера его власти и чем сильнее зависели от него все люди при дворе, тем больше подданных устремлялись к нему. Он хотел подобного наплыва людей, преображавшего его бытие, такая популярность была ему жизненно необходима. Каждый его жест, каждое выражение, каждый шаг имели для всех в этой толпе чрезвычайное значение, были еще одним способом повысить его престиж. Обладая монополией на возможности, за которые боролось непропорционально большое количество конкурентов, он вынужден был поддерживать распределение этих возможностей, означающее для него одновременное исполнение функции власти и функции престижа. Вместе с тем, не желая утратить господство над системой в целом, он представлял и себя самого как предсказуемый и детально продуманный механизм.

Если бы сфера его господства была меньше — например, такой, как у средневековых королей Франции, которые предоставляли своим вассалам функции власти, а тем самым и самостоятельную власть и авторитет в обширных областях государства, — тогда и степень его ответственности была бы меньше. Небольшую область относительно легко контролировать, и число людей, которые оттуда обращаются к властителю с просьбами или за советом, никак не может быть слишком велико. Чем больше сфера господства, тем большим — уже в силу количества тех людей, которые зависят от него, окружают его и перед которыми он все еще остается только индивидом, — будет давление, оказываемое сферой господства на самого властителя. Значит, больше будет и его ответственность, при условии, что властитель по традиции попытается сам, единолично управлять этой обширной структурой так же, как управлял более узкой, а именно — как домохозяин во всей стране. Одновременно с этим давлением будет нарастать и напряжение сил, необходимое для него, чтобы удовлетворить те требования, которые предъявляет к нему его функция и которые он в то же время предъявляет себе сам. Чем больше страна, тем больше «репутация» ее властителя, но тем больше требуется сил на ее поддержание и тем сильнее механизмы принуждения, которым он подвержен Эти кет и церемониал, которым должны соответствовать все его действия и при помощи которых среди толпы окружающих его людей точно устанавливается дистанция, которую он должен соблюдать в отношении к ним и они в отношении к нему, являются с точки зрения инструментов господства формами выражения принуждения, оказываемого господством на его обладателя.

«У короля было все, кроме удовольствий и частной жизни», — говорит Лабрюйер [137]. Власть короля заставляет его по минутам расписывать всю свою жизнь, и это принуждение опирается не только на необходимость поддержания в полном объеме потестарных возможностей его положения, но и на указанную выше потребность «славы», на жажду престижа. Побуждаемый ею, Людовик XIV, может быть, последним принял на себя в полной мере согласованность всей своей жизни согласно с той старинной традицией, в соответствии с которой функции домохозяина и властелина страны в положении короля еще не были строго дифференцированы. Символом этого можно считать расположение и функцию его спальни, которые послужили поводом для рассуждений в этой главе. У короля в Версальском дворце едва ли было хоть что-нибудь, что можно было бы назвать «частными покоями». Если он желал избегнуть навязанного этикета, подчинявшего себе его жизнь в Версале, то он отправлялся в Марли или в какой-нибудь другой из своих загородных дворцов, где этикет и церемониал были не столь тягостны, как в Версале, будучи, впрочем, и там достаточно обременительными для человека нашего времени.

Напротив, Людовик XV, следуя часто упоминавшейся выше тенденции к ослаблению общественных связей, покинул спальню Людовика XIV и велел устроить себе у бокового фасада мраморного двора анфиладу комнат более интимных и не столь ориентированных на внешнее представительство — свои «частные покой». Здесь началась постепенная дифференциация государства и личности короля, в результате чего государство или народ оказались, наконец, самоцелью, а его верховный руководитель — носителем функции власти, имеющим не только публичную, но и частную жизнь.

Как видим, положение Людовика XIV как короля служит хорошим примером возможного единства двух феноменов. Если не принимать во внимание доступные наблюдению явления (то есть при чисто философском рассмотрении), эти феномены могут показаться совершенно не сочетаемыми друг с другом. С одной стороны, это масштаб сферы, в которой он мог принимать решения (она часто понимается как «индивидуальная свобода»). С другой стороны, степень зависимости короля от других индивидов, от тех принуждающих обстоятельств, которым он вынужден был подчиниться, и от обязанностей, которые он должен был возложить на себя. В случае Людовика XIV эти кажущиеся противоречия были двумя сторонами одного и того же явления.

Полноту потенциала власти, которым король мог располагать в силу своего положения, можно было поддерживать только с помощью чрезвычайно тщательного и рассчитанного манипулирования сложным, многополюсным балансом социальных связей и в обширном и в более узком потах его господства. Этикет и церемониал были в числе тех организационных инструментов, которыми король пользовался для поддержания дистанции между всеми группами и лицами в придворном обществе, включая свою собственную особу, а следовательно, и для поддержания социального равновесия всех групп и лиц в рамках элитной господствующей группы. Они конечно же были не единственными инструментами, имевшимися в его распоряжении для этой цели. Без других средств осуществления власти, о которых подробнее говорится в другом месте [138], прежде всего без контроля над армией и без права распоряжаться всеми доходами государства, организация придворного общества с помощью этикета и церемониала и тесно связанные с ней надзор и тактика настраивания друг против друга всех принадлежащих к этому обществу лиц и разрядов едва ли были бы долговечны. Но, не манипулируя так ловко этими инструментами придворного господства, король очень легко мог бы попасть под контроль одной из соперничающих групп или лиц, а вместе с тем утратил бы и часть своих прав распоряжаться основными монополиями — монополией на физическое насилие и на доход от налогов.

Эта скованность сравнительно самых свободных и могущественных лиц, занимающих ведущее, руководящее положение в подобной системе, — достаточно общераспространенное явление. Но когда сегодня говорят о крупных организациях, то связывают с этим понятием только крупные промышленные предприятия. При этом забывают, что среди структур, к которым относится понятие «государства», мы встречаем эволюционную серию больших систем, которые существовали намного раньше, чем в рамках некоторых государственных организаций возникли крупные промышленные объединения. То, что в настоящее время в дискуссиях и исследованиях, посвященных проблемам организации, вопросы государства играют значительно меньшую роль, чем вопросы промышленности, отчасти связано и с различным местом этих двух предметов в понятийной классификации. «Государства» понимаются как политические феномены, в отличие от промышленных предприятий, которые классифицируются как экономические феномены. При изучении, как политических, так и исторических явлений исследование типов организации играет сегодня все еще относительно небольшую роль. Каковы бы ни были причины этого, мы можем узнать немало нового о государствах различного типа, если рассмотрим их просто как организации, попытавшись понять их структуру и способ функционирования. При такой постановке вопроса возможно еще отчетливее увидеть ту проблему, которая стояла перед Людовиком XIV. Эта проблема стоит перед индивидом, занимающим руководящее положение в крупной организации: «Как индивид может длительное время сохранять контроль над всей многолюдной крупной организацией?» При современном состоянии общества даже в тех немногих крупных объединениях (например, промышленного характера), верховный контроль над которыми действительно осуществляется одним человеком, в распоряжении руководителя имеется целый спектр безличных методов контроля. Компетенция, статус, полномочия носителей тех или иных функций зафиксированы отчасти письменно, в форме общих пред писаний и правил. Письменные документы, совершенно независимо от прочих своих функций, выполняют в то же время и функции контроля, ибо они позволяют проверить с высокой степенью точности, что произошло, какое решение было принято в определенном случае и кем оно было принято. Кроме того, в большинстве крупных организаций есть специалисты по контролю, которые по долгу службы проверяют, что происходит в организации, и таким образом разгружают соответствующие обязанности руководства.