Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

Подойдя к этой стадии своего анализа, Додю все же спрашивает себя, не нашел ли Генрих III себе защитника из уважаемых современников. Первый среди них Луи де Гонзага, герцог де Невер, в небольшой работе, вышедшей в 1590 году и озаглавленной «О войне января 1589 года». Признавая герцога де Невера уважаемым свидетелем и адвокатом Генриха III, Додю тем не менее заключает, что его защитительная речь показывает короля как «инструмент и игрушку в руках распутников» утверждение неправомерное. Если окружение Генриха III и было зачастую свободно в нравах, то оно никогда не было «распутным» в религиозном смысле слова. Не менее удивительно читать вышедшее из-под пера Додю утверждение, что герцогу де Неверу не удалось отвести умершего короля «от двойного обвинения в ереси и тирании». За исключением самых ярых противников Генриха (скорее членов Лиги, чем гугенотов) ни один беспристрастный современник не обвинял короля в тиранстве и еретичности или в том и другом сразу.

Последуем далее за Додю и тогда, оставив в стороне свидетельства Таванна и Монлюка, мы окажемся перед работой Эйлана «Общая история королей Франции» (вышла в 1584 году). По мнению Додю, он напрасно стал королевским историографом, и потом, его текст дышит правдой. Посудите сами: «Генрих III был принцем добродушным и податливым, галантным, приветливым, красноречивым, серьезным, но легко доступным, набожным, любящим писать письма, выдвигающим умных людей, испытывающим желание устранить правонарушения в делах, другом мира, способным внимать советам и т. д.».

Затем Додю, на этот раз справедливо, относится скептично к утверждению Давиля, жившего при дворе Валуа, что Генрих III был учеником Макиавелли. Очевидно, что благодаря своему итальянскому чтецу Корбинелли король был знаком с теорией флорентийца, но, как бы это ни выглядело странным, он был слишком лояльным и человеком чести, чтобы применять на практике подобный политический цинизм. Конечно, ему можно поставить в вину Варфоломеевскую ночь и расправу с Балафре (Меченым). Тем не менее нельзя не заметить, что в этих двух событиях Генрих играл непривычную для него роль, идущую вразрез с общими склонностями его природы, совсем не кровожадными.

Далее Г. Додю разделывается с Мезерэ и его «Историей Франции», в которой автор говорит, что «беда» Генриха III была в том, что он жил во времена «волнений и пристрастий». Однако для чрезмерной исторической критики такого утверждения недостаточно. Он также отказывается признать, что Генрих III находился в зависимости от своей матери, которая «не только постоянно подсказывала противоречивые шаги, но даже разделила свою собственную кровь, чтобы по-прежнему оставаться арбитром рожденных ею самой противоречий», что было недалеко от истины. Сведя таким образом счеты со старыми авторами, Г. Додю, стоя перед «неизмеримостью фактов», задается вопросом: в какой мере Генрих III был больным, сумасшедшим или преступником? Два последних термина являются чрезмерным преувеличением. Если Генрих был болезненным человеком — чему есть достаточно доказательств то он уж никак не мог быть ни сумасшедшим, ни преступником. Додю считает, что портрет, данный Полем де Сен-Виктором в книге «Люди и боги», «внушает определенные мысли, несколько преувеличенные, о загадочном создании». «Несколько преувеличенные» слабое выражение. Речь идет о настоящем шарже, совершенно в стиле романиста. И странно, что историк Додю придает такое значение тому, что является блестящим примером владения стилем, но не имеет серьезного основания и точных данных о физическом и моральном состоянии детей Генриха II и Екатерины Медичи.

Бесспорно, десять детей королевской четы почти все отличались хрупким здоровьем и страдали скорее не от сифилиса, как считал Мишле, а от туберкулеза, поражавшего в первую очередь натуры нервные и склонные к распущенности. Обойдя пока Генриха III к его случаю мы обратимся позже и детей, умерших в раннем детстве, мы можем отметить, что Франциск II умер от отита, предположительно туберкулезного, Карл IX и герцог Алансонский от легочного туберкулеза, Клавдия Лотарингская умерла от коксита, Елизавета, жена Филиппа II, прожила лишь 23 года. Изучая личность Генриха III, следует принимать во внимание его капитал физического и психического здоровья. Было бы недостойно упрекать его в ошибке рождения от своих родителей!

Нужно ли, как это делает Додю, ставить его в один ряд с такими принцами, подверженными болезни трона, как Калигула, Нерон и Домициан? В первом случае психически уже нездоровому человеку предоставили средства исполнять все свои экстравагантные прихоти, в двух других претенденты на престол уже имели некоторые надежды на корону до своего коронования. Гак, Расин говорил, что «рождающийся Нерон» имел «все достоинства стареющего Августа». И разве Генрих III, будучи еще герцогом Анжуйским, не оправдал надежд Монсеньора при Карле IX? Додю без колебаний отмечает разницу между заслугами герцога Анжуйского и отрицательными результатами деятельности его как монарха. Такая точка зрения не принимает во внимание то, что с 1567 по 1573 год Монсеньор находился под мудрым руководством своих советников, и в первую очередь Таванна, и чаще всего избегал влияния матери. Вернувшись из Полыни, он оказался в полной зависимости от нее, ставшей с 1560 года движущей силой политической жизни. Ее влияние на нового короля было несколько поколеблено Дю Гастом, известным своей энергией и решительностью. Насильственная смерть фаворита в 1575 году лишила Генриха III поддержки, в которой он так остро нуждался. После исчезновения Дю Гаста король окружил себя плеядой молодых людей, обязанных ему всем: это было сделано в политических целях, чтобы помешать планам знатных феодальных фамилий, стремящихся использовать королевскую власть себе на пользу. После смерти Колиньи Шатийоны были вне игры, но приходилось считаться с Бурбонами, Монморанси и Гизами. Выказывать расположение к одним за счет других означало ставить себя в рискованное положение сомнительной коалиции и вынуждало к тщательному отбору преданных королю людей, независимых ни от одной главной фамилии. Но наш историк совсем по-другому оценивает выбор Генрихом III своих фаворитов. После фаворитов первого периода (до 1578 года) идут такие «архилюбимчики, как Жуаез и Эпернон». Король, действительно, был очень расточителен. Он дал им титулы герцога и пэра и средства для поддержания почетного звания, в которое они были возведены. Нет ничего удивительного в том, что народ и знать восприняли это без особого восторга. Более 10 лет, с 1578 по 1589 год, продолжалась непрерывная кампания памфлетов, пасквилей и проповедей в церквах против тех, кого король почтил своим доверием, наделяя им дома Лотарингии и Монморанси лишь на словах.