Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

Об отношениях с монашенкой из Пуасси мы находим некоторое подтверждение в записке самого Генриха III герцогине д'Юзэ: «Моя добрая и старая подруга. Если бы вы находились здесь, я оставил бы вам Пуасси. Здесь нет ничего заслуживающего внимания, но святой пост требует моего присутствия здесь». Из подобного текста ничего нельзя с уверенностью сказать. Пребывание короля в монастыре в Пуасси (напомним, он был единственным гражданским лицом, для которого не существовало закрытой системы) не могло не вызвать разговоров. Мы помним, что одной из причин опалы Сен-Люка, по словам нунция, было разглашение пребывания короля в Пуасси (3 февраля 1580 года), а 13 марта Дандино подтверждает, что король использовал пребывание в Сен-Жермен для визитов к монахине. 24 апреля нунций дает много деталей, но его довольно длинное письмо не делает полной ясности. Исповедник короля Гийом Рюзе, епископ д'Анжер, передал нунцию, что «упрекнул и предупредил короля, но тот заверил его, что не совершил с ней никакого акта. Тем не менее он полагает, что король тем или иным образом попытался, по девушка отказала и была упорна в своем решении. Кроме того, аббатиса очень внимательно следит за ней». С другой стороны, капеллан, которому обычно исповедуется король, «мне сказал, что во время исповеди очень тщательно расспросил короля, но его Величество ничего об этом не сказал, так что он в конце концов решил, что если бы эго произошло, король, обычно скрупулезно рассказывающий о других менее важных событиях, поступил также и в отношении этого». Однако заключает Дандино, «я не знаю, что сказать, так как многие верят в случившееся и ставят это в вину королю, будто бы он преодолел все препятствия, принимая во внимание его авторитет и большую свободу данного монастыря».

15 мая Дандино информирует государственного секретаря о беседе с исповедником короля «о случае и с монахиней». Рюзе уверил его, что «не нашел ни слова правды в том, что говорят, не имея ничего убедительного на эту гему». Наконец 8 августа 1580 года государственный секретарь просил нунция не говорить с королевой-матерью о посещении ее сыном монахини. Нунций, добавляет он, уже достаточно сделал, предупредив исповедника короля, то же самое он может сделать через посредника в отношении монахини, но не открывая себя. Нет ничего удивительного, что Л'Эстуаль отметил в своем Журнале историю с Пуасси. Он поместил в своем сборнике пасквиль, откуда мы взяли первые строфы:

Хроникер предваряет этот текст не особенно лестным комментарием: король «не упускал возможности повидаться с монахинями и заняться любовью в их монастырях и аббатствах». Пуасси, действительно, был не единственным монастырем, принимавшим Генриха III. Так, 26 декабря 1580 года тосканец Рениери говорит об одной монахине из Мобюссона, «которую навещал король, она позаботилась, чтобы все знали, что он обладал ею».

Реальные или вымышленные, эпизоды с Пуасси и Мобюссоном послужили авторам памфлетов в обвинительной кампании Лиги против монарха. В этот раз, как и во многих других, король не старался соблюдать осторожность. В том же 1580 году Генрих имел короткую связь с мадмуазель де Ля Мирандоль. Детали интриги стали известны благодаря письму мадам де Рец к мадам де Невер осенью 1580 года. Королева Луиза «в среду вечером умоляла королеву-мать отослать девушку от двора, чтобы она больше никогда ее не видела». Прощаясь с Луизой, виновница «призналась, что много раз писала ему и встречалась с ним не в его спальне, а в другой комнате. Говорят, у Оливье (Генриха III) около 40 ее писем, два-три из которых и находятся у королевы, очень недовольной таким поворотом». Через два года Генрих III некоторое время посещал придворную даму королевы, мадмуазель де Ставэ, одну из тех, кто в 1585 году будет в объятьях одного из братьев Ля Валетт. Об этом нам известно из сообщений английского посла от 12 июня и 13 июля 1582 года. 24 января следующего года тот же дипломат рассказывает о связи короля с мадам д'Эстре. Свидетельства, относящиеся к более поздним годам, начиная от 1582 года, довольно сомнительны, если вспомнить о клятве супружеской верности, по словам тосканца Альбертани, принесенной королем летом 1582 года. Но вполне возможно, что приступы набожности Генриха III и его паломничества от 1583 года объясняются желанием искупить вину за преходящие связи.

Итак, документы представляют нам совсем иной портрет Генриха III, нежели общепринятый. И если посмотреть, какое место в его жизни занимала Луиза Лотарингская, то станет ясно, что оно значительно важнее, чем полагают.

Способный на страстное увлечение, что подтверждается историями с Марией Клевской и Жанной де Лаваль, король был по-настоящему влюблен в Луизу де Водемон. Он поступил вопреки мнению матери, предпочитавшей более выгодный в политическом плане брак, который не увеличивал бы влияние Лотарингского дома.

Впрочем, Луиза была очень красива, о чем свидетельствуют ее портреты. Она была высокого роста, с прекрасными белокурыми волосами (ее мать, графиня д'Эгмон, была фламандкой), она была кузиной герцога Карла III Лотарингского. Ее высокие душевные качества были несомненны, и никто никогда не оспаривал ее нравственность и добродетель. Она была в меру умна, но никогда не играла никаких политических ролей, хотя после убийства Гизов способствовала сближению своего мужа и герцога де Майенн. Она полюбила Генриха III сразу же, чистой и глубокой любовью, которую сохранила на всю жизнь. Венецианец Жан-Мишель писал в 1575 году: «Она все время смотрит на него влюбленными глазами». Ничто не говорит лучше о ее истинном отношении к мужу, чем ее письмо, написанное в сентябре 1580 года к Лине д'Эст, герцогине де Немур, своей родственнице, в котором она сокрушалась по случаю лечения в Бурбон-Ланси, «что с нею нет рядом такого прекрасного и доброго мужа, будучи самой счастливой женщиной в мире. Он так добр ко мне, что я молю бога сохранить его, и хочу жить только ради него одного, вы это хорошо знаете».

Этому признанию, в истинности которого нельзя усомниться, вторит фрагмент из письма Генриха III к Виллеруа от 1580 года. В тог момент король уединился в Сен-Мор-де-Фоссе, а Екатерина и ее невестка остались в Париже. Король писал, что очень рад, что его жена находится рядом с королевой-матерью, «чтобы ей служить, это самое лучшее для нее, когда она не со мной».