Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

Долго ли продержится новое перемирие, стоившее максимальных уступок короля и опалы его фаворита? Просуществует ли оно дольше, чем Немурское соглашение? С 7 июля 1585 года по 13 мая 1588 года прошло два года и чуть больше 10 месяцев. Между датой заключения Эдикта Союза (21 июля) и трагедией в Блуа 23 декабря 1588 года пройдет лишь пять с половиной месяцев, что явно доказывает нарастание драматического напряжения в стране. Но перед финальным актом актеры политического театра продолжали разыгрывать роли и после подписания Эдикта Союза.

Пока договор, над которым неустанно трудился Морозини, оставался неуточненным, герцог и король продолжали наблюдать друг за другом. Несмотря на настоятельные просьбы Мендозы, герцог отказался направиться в Шартр, но завладел Сен-Клу, Меланом и Корбейем, в то время как король также поступил с Мантом. Кардинал де Гиз вошел в Труа и полностью сменил состав городского муниципалитета на сочувствующих Лиге. Его брат готовился осадить Мелен, когда вмешался эдикт. Возмущенный осложнениями, чинимыми сторонниками Лиги, король делился с Пизани своим нетерпением в письме от 4 июля. Принимая предложение папы в помощи через его посла, Генрих III хотел, чтобы Морозини получил такие полномочия: «Мне нужен мир не позднее 3 недель или месяца, в противном случае я атакую этих людей всем, чем имею». Заключив договор, он поспешил заверить Пизани, что начнет войну с еретиками, воспользовавшись помощью герцогов де Гиза и де Майена. В письме к кардиналу Монтальто Балафрэ восхваляет «доброту и осторожность короля, который в этом последнем акте проявил свое святое усердие в укреплении нашей католической веры». Совершенно иное он говорил Мендозе, сожалея, что во время волнений не смог исполнить задуманного. Но, поскольку обе стороны не были уверены в будущем, они продолжали носить маски. 29 июля новый муниципалитет Парижа выслал своих представителей в Шартр, чтобы продемонстрировать свое повиновение королю, где тот снова был проездом. Делегация безуспешно просила его вернуться «в его добрый город Париж». 1 августа это же путешествие проделали королева-мать, герцог де Гиз, кардинал де Бурбон, архиепископ Лиона и многие другие дворяне. Генрих III вел себя так, будто ничего не произошло. Когда Гиз преклонил колено, король поднял его и дважды поцеловал.

Главный автор договора, нунций Морозини, тоже приехал в Шартр. Будучи свидетелем встречи короля и руководителя Лиги, он был растерян: «Я не знаю, отвечают ли их сердца на эти поцелуи». В свою очередь, Гиз тоже спрашивал себя об отношении Генриха III в своем письме к Мендозе. О чем шла речь? О «крайней скрытности» или об «удивительных изменениях и новом мире»? Перед отъездом в Шартр Гиз объяснил Мендозе его причину, несмотря на многочисленные опасности, которые его поджидали, так как «единственная опасность для него будет существовать в кабинете короля, где он будет принят в одиночестве и где принц будет иметь прекрасную возможность приказать напасть на него специально подготовленным для этого людям». Предвидение герцога было пророческим, поскольку оно осуществилось 23 декабря.

В тот момент, когда происходили вышеупомянутые встречи в Шартре, испанский флот уже показался в виду французских берегов. Но на высоте Гравелин, на отмелях Фландрии его застала буря. Оставшись без мачт, испытывая нехватку продовольствия, преследуемый кораблями адмирала Дрейка, флот Медины Сидонии без проводника и карты не имел другого варианта возвращения в Испанию, кроме кружного пути с севера вокруг Британских островов. Медина Сидония потерял 63 корабля и около трети личного состава. Письма герцога де Парме, сообщающие о провале предприятия, от 10 августа, дошли в Мадрид только после сообщений Мендозы. Узнав о несчастье, постигшем испанский флот, Генрих III сделал вид, что сожалеет о провале экспедиции, предпринятой во имя веры. В действительности он мог только радоваться, так как это было значительное поражение Испании и ее союзника Лиги.

1 сентября Генрих III в сопровождении своей матери, Генриха де Гиза и всего двора прибыл в Блуа, где по его приказу были созваны Генеральные Штаты. Едва успев приехать, король принял меры, удивившие всех: 8 сентября он приказал канцлеру Шеверни, сюринтенданту Помпоне де Белльевру и государственным секретарям Виллеруа, Брюлару и Пинару удалиться к себе в имения и больше не показываться при дворе. Королевский приказ был корректным и сухим. Генрих III указал только, что хочет сам заниматься своими делами, и он принимает это решение для блага государства. Виллеруа не было при дворе, но. как и остальные, он получил письмо, содержание которого нам передает Кавриана: «Виллеруа, я остаюсь очень доволен вашими услугами; однако возвращайтесь к себе и оставайтесь гам до тех пор, пока я не позову. Не старайтесь найти причину моего письма, просто выполняйте». Опальных министров сменили люди, не связанные ни с какой партией. Известный адвокат Франсуа Монтон стал начальником охраны в Со. Ответственные администраторы Болье, Рюзе и Револь заменили государственных секретарей. Чтобы лучше скрыть свои намерения, король ввел в состав Совета двух высокопоставленных членов Лиги, Пьера д'Эпинака и Клода де Ля Шатра. Д'Обинье, Пьер Матье и Пальма-Кайе в их «Историях» высказались за то, что таким образом Генрих отделался от сторонников короля Наваррского. Руководители Лиги знали, насколько король непостоянен в своих симпатиях, и решили, что речь идет о простой смене лиц, а не системы. Только королева-мать догадалась об истинной подоплеке этих изменений. Она поняла, что опала министров означала конец ее власти. Генрих III не мог простить Екатерине то, что она помирила его с победителем баррикад, а своим министрам то, что они посоветовали ему пойти на уступки.

Первое заседание Штатов было предусмотрено на 15 сентября, но затем отложено на месяц. Король воспользовался этим, чтобы по мере прибытия депутатов принять их и заручиться их поддержкой против Лиги. Но Гиз опередил его и послал своих эмиссаров в провинции. 5 сентября он писал Мендозе, что благодаря принятым мерам «большинство депутатов будет за нас». Считая, что на ассамблее необходимо его присутствие, он передал командование армией в Пуату герцогу де Неверу. Папа не испытывал иллюзий в отношении пользы Штатов: «Принцы тоже будут там и не принесут нужной пользы». В Блуа собрались все руководители Лиги, за исключением герцога де Майенна. Этот легат, подчиняясь инструкциям, ходил от короля к герцогу, стараясь поддержать хрупкое согласие. Король имел только хорошие намерения по отношению к герцогу, Гиз не переставал публично заверять его в своей верности. Умные люди не принимали эти заявления за чистую монету. В Блуа царила неустойчивая атмосфера, готовая ухудшиться из-за любого пустяка. 24 сентября Кавриана признавал: «Этот двор полон подозрений и опасений. Все ждут чего-то, но никто не знает чего и от кого». Кто будет жертвой, король или герцог? Без сомнений, глава Лиги подвергался большей опасности. Но как узнать, откуда она угрожает? Балафрэ держался настороже. 21 сентября он писал Мендозе, который остался в Париже и отправил в Блуа командора Морео, чтобы поддерживать связь с Муциусом: «Со всех сторон приходят предупреждения, что мне угрожает опасность. Благодаря Богу, я готов встретиться с ней. Если что-то начнется, то я поступлю еще более сурово, чем в Париже». Чуть ниже он добавлял: «Вы не поверите, к чему здесь прибегают, чтобы помешать планам Его католического Величества, как открыто радуются небольшой пользе от его морской армии». Это подтверждает то, что изменения в политике, объявленные министерской революцией 8 сентября, не имели бы места без неудачи Непобедимой Армады. Не только в Блуа сторонники Гиза опасались за свою жизнь. 13 октября Мендоза рассказывал об этом Филиппу II: «Они сами предупредили меня, что если король пойдет на крайности против Муциуса, они немедленно призовут Жакобо (Майенна) и встанут под защиту Вашего Величества».