Андрей Наместников - Понимание Промысла: очерки истории

Постмодернизм и «философия потребления» пытаются высмеять эти представления, вытеснить их на обочину сознания, но пока они еще достаточно сильны.

Ранняя Церковь проповедовала главным образом язычникам-стоикам, точнее язычникам, считавшим стоические представления здравым смыслом и наиболее верным пониманием мира. Преображенный, стоицизм может стать христианством. Путь от стоицизма к христианству уже опробован многими поколениями.

А можно ли стать христианином, не став для начала стоиком?

Можно. Путей к истине множество. Главное — не переставать ее искать. Не переставать двигаться в направлении истины. Познать, Кто есть Путь, Истина и Жизнь.

При всей глубине стоическое понимание промысла лишено одного, но очень важного. В нем нет личного отношения к Богу, нет ответной любви человека к Богу. Стоик может обладать пониманием величия и разумности Замысла, может этот замысел принимать и уважать, но не может любить Творца и Создателя Замысла.

Стоику не нужна вечная жизнь. Да и то, что Сенека считает счастьем, пожалуй, слишком трудно было бы переносить долго. Для него счастье — это победа над желаниями тела, победа над телесными страданиями и, самое главное, победа над привязанностью к жизни. Смерть — есть необходимое условие полного счастья римского стоика. Но для него в этом мире нет любви в христианском понимании. Есть лишь уважение богов к человеку, стойко переносящему страдания и не цепляющемуся за жизнь.

Правило жизни стоицизма — « Смирись и стойко переноси страдания». Это не христианство.

Христианство — это « Радуйся!» Радуйся, что зло и смерть в этом мире побеждены Христом! Иди к страдающим и найди своего Бога, пребывающего рядом с ними.

В мире стоика есть разумный замысел, и страдание имеет смысл. У христианина, помимо всего этого , есть то, чего нет у стоика — уверенность в том, что Бог, без воли которого и волос не упадет с головы, ради нас претерпел такие страдания, с которыми мы никогда не столкнемся; убежденность в том, что Богу не просто есть дело до нас, но что Он, ради каждого из нас, принял смерть. У христианина есть и понимание того, что все события в нашей жизни не случайны. Все обстоятельства в каждый момент нашей жизни созданы с одной целью — привести нас к Нему. У христианина есть личное отношение с Богом-Личностью, вера в то, что Бог любит каждого из нас больше, чем мать любит дитя. Христианин знает, что Бог стоит за событиями нашей жизни, что он испытывает нас, воспитывает нас, показывает нам тщету жизни без Него и указывает Путь, Истину и Жизнь.

И важно подчеркнуть еще одно очень значимое отличие. Христиане ждут вечной жизни, вечной жизни в Царстве Божьем после телесного воскресения. Для стоика такое ожидание воскресения тела показалось бы безумием. Тело для стоика — лишняя обуза, от которой он старается избавиться.

Для христиан же высшее счастье стоиков (например, в понимании Сенеки — бесстрастие и независимость от внешнего мира) — это скорее наказание. Жизнь без радости и любви, без надежды на воскресение и вечную жизнь не является благом для христиан.

Заключение

В этой книге мы посмотрели на историю письменных памятников, на историю литературы, на историю мысли с библейской точки зрения.

Когда же появилась библейская модель?

Она уже была известна человеку с момента его создания Богом-Творцом. Библейская модель — это тот рассказ о Боге и о людях. Тот рассказ, который слышали первые люди от Творца. Это рассказ о народе Божием, соединяющим людей и Создателя. Это единение было утрачено по вине человека. И вся история человечества — это история воссоздания народа Божия.

Падение человека создало все остальные модели истории — попытки самооправдания за отпадение от Бога. В тот момент, когда Адам опосредованно обвинил Бога в своем грехе («жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел»), а Ева — обвинила Бога в создании несовершенного мира, наполненного искусителями, которым невозможно противостоять («змей обольстил меня, и я ела»), люди отвергли Бога. Именно эти две истории (рассказанная Адамом и рассказанная Евой) стали первообразом большинства моделей истории.

Остается удивительным, как в истории мировой письменности в эпоху ДО библейского Откровения Моисею, до начала формирования устного библейского откровения, передававшегося несколько сотен лет до письменной фиксации, могли сохраниться тексты о творении людей Богом, о благости Творца, о мудром замысле, которому подчинено мироздание, о наказании людей за забвение Бога…

В это сложно поверить, это кажется невероятным, но авторы многих древнейших текстов были уверены, что мир создан благим божеством для человека. Они верили, что мир живет по разумному замыслу. Верили, что правда обязательно восторжествует, а несправедливость неминуемо будет наказана. Верили, что природа человека включает в себя божественное начало…

Однако решающее влияние на историю литературы и историю человеческой мысли было оказано библейским Откровением. Без Откровения истинная библейская модель истории забылась и существовала бы только во множестве фрагментов, встроенных в иные небиблейские модели истории.

Попробуем представить, что было бы, если бы не было библейских книг.

Могла бы быть написана «Одиссея» с ее уверенностью в возможности дружеских отношений между божеством и человеком; с ее уверенностью в благом и разумном устройстве этого мира, где побеждает справедливость?

Могли бы быть написаны поэмы Гесиода с его верой в справедливость, столь близкую к 10 заповедям Моисея?

Мог бы существовать Эсхил с его искренней уверенностью, что люди — дети верховного бога, который постоянно заботится о них?

Мог бы существовать Сократ, чье понимание мудрости так перекликается с ветхозаветными учительными книгами (книгами Премудрости Божией).

Существовала бы тогда и вся последующая философия, считающая Сократа своим основателем, или философия осталась бы досократовской?

Могла бы быть создана «Энеида» Вергилия с ее пониманием избранничества римского народа, скопированным из Пятикнижия Моисеева?

Могли бы быть написаны «Метаморфозы» Апулея и рассуждения Плутарха, взявшие из новозаветных книг понимание: подлинное призвание человека состоит в посвящении всей своей жизни божеству?

Уверен, что нет.

История литературы и история мысли выглядели бы совсем иначе. Иначе выглядела бы и вся история человечества. И это была бы страшная и абсолютно безнадежная история «Илиады» или «Эпоса о Гильгамеше»…

Конечно, это лишь предположение, но из логики принятой нами модели, это именно так.