Андрей Чернякевич - БНР. Триумф побежденных

Немецкое видение будущего Обер-Оста — так звучало сокращенное наименование территории верховного командования на Восточном фронте ( Gebiet des Oberbefehlshabers Ost ) — долгое время оставалось неопределенным. Сама же оккупация преподносилась как культурная миссия, а понятия «цивилизованность», «модернизация» и «германизация» выступали в качестве синонимов. [16] Сначала предполагался переход этих земель лишь под временное управление, но уже вскоре стало понятно, что они останутся под непосредственным немецким управлением либо «войдут в длительные, устойчивые связи с Германией». В результате здесь было создано шесть административных округов. Еще через год они оказались сведены в три округа: «Курляндия», «Белосток — Гродно» и «Литва». Наконец, в феврале 1918 г. была создана Военная администрация Литвы, которая делилась на две области — Литва-север и Литва-юг.

Оставшиеся на оккупированной территории Иван и Антон Луцкевичи вместе с Вацлавом Ластовским приступают к «перезагрузке» старого национально-культурного проекта. Осенью 1915 г. в Вильно был организован Белорусский национальный комитет, ставший, по словам С. Рудовича, «коллегиальным носителем белорусской идеи». [17] В его состав вошли барон Ропп, князь Винцент Святополк-Мирский, дворянин Казимир Шафнагель. При этом главными идеологами национального движения были все те же несколько человек из числа бывших «нашенивцев» (сами братья Луцкевичи слабо говорили по-немецки, и первое время роль переводчика в общении с военными властями выполняла Юлиана Менке, дочь виленского торговца).

Пока Берлин в срочном порядке приводил принципы своей восточной политики в соответствие с ситуацией на военном фронте, Комитет попытался выработать общую стратегию взаимоотношений с немецкими властями. Белорусы призвали к возрождению… Великого Княжества Литовского, заявив о том, что, «освободившись от российской неволи», они имеют полное право «стать хозяевами на своей земле». В начале 1916 г. в Вильно был издан манифест Конфедерации Великого Княжества Литовского, провозгласивший стремление к «самостоятельности Литвы и Беларуси в виде единого государства». [18] «Мы сознавали, — вспоминал А. Луцкевич, — что в случае победы Германии судьба нашего края предрешена: в лучшем случае он будет представлять одно мелкое государство, возглавляемое каким-нибудь немецким принцем, в составе германской империи. Но мы допускали и другой исход войны… Германия разобьет Россию, но западные государства в конце концов разобьют Германию… Мы решили использовать все возможности, напрячь все свои силы в том направлении, чтобы поставить мир перед лицом свершившегося факта восстановления Великого Княжества Литовского, как оно существовало до соединения с Польшей. Под оккупацией находилось как раз основное ядро древнего литовско-белорусского государства — с почти равным количеством белорусов и литовцев. Необходимо было от этого ядра начать восстановление Великого Княжества, а там, в будущем, быть может, присоединятся и остальные белорусские земли…» Скорее всего, сам текст манифеста был написан Иваном Луцкевичем. Предполагалось, что это будет белорусско-литовская конфедерация или федерация. Это, вероятно, одна из последних инициатив виленского масонства добиться согласия между различными национальными группами.

В конце концов немецкие военные не только сумели отыскать на занятых территориях среди местного «полонизированного и такого отсталого» населения белорусов, но и, руководствуясь бессмертной формулой divide et impera , взять их под свою опеку. Жителям Обер-Оста выдавались паспорта на белорусском языке, а вскоре белорусы впервые получили право на легальную деятельность школ с национальным языком преподавания. Позже офицер польского генштаба, автор так называемого «Краткого очерка белорусского движения» отмечал:

«Мировая война вынудила Германию, которая сражалась против сильного врага, использовать все его слабые стороны… Белорусы были одной из них… Поэтому во время оккупации немецкая сторона стала поддерживать движение интеллигенции, основывать школы и создавать таким образом благоприятную для себя атмосферу среди белорусских деятелей».

Хотя немцы и допускали существование белорусского движения на территории Обер-Оста, финансирование белорусских деятелей оставалось скудным и в значительной степени зависело от их собственных возможностей. [19] Например, чтобы уладить конфликт вокруг первой белорусской школы в Вильно, которая заняла бывшее здание еврейской школы, Иван Луцкевич был вынужден передать еврейскому сообществу ценные экспонаты из собственной коллекции. Зарплаты белорусским учителям были самыми низкими по сравнению с педагогами других школ, да и те выплачивались нерегулярно. Некоторые суммы на содержание благотворительных институтов выделяла виленская диецезия, но и они все время уменьшались. Кроме того, во время немецкой оккупации Иван Луцкевич продолжал собирать экспонаты для своего музея, выступая посредником при продаже антиквариата.

Знаковым событием стал выход в феврале 1916 г. белорусской газеты «Гоман», надзор над содержанием текстов в которой осуществлял ландштурмист первого запасного батальона 47-го пехотного полка Эдвард Зуземиль. [20] Согласно договору между братьями Луцкевичами и В. Ластовским, с одной стороны, и отделом печати Обер-Оста — с другой, издание должно было распространяться на весь округ и «там, где будет указано». Всю ответственность за содержание газеты, надзор и ведение дел брал на себя В. Ластовский, который обязался издавать ее дважды в неделю — по вторникам и пятницам. Если издатели без разрешения командования приостанавливали выход газеты, их ждал штраф в три тысячи марок. Кроме того, они должны были бесплатно размещать сообщения немецких информационных служб. Немецкие власти выдавали 75 марок на корректора, которые получал Франтишек Алехнович. Первым отметил своеобразный феномен этого человека историк Веяс Люлевичюс в своей работе «Территория войны на восточном фронте» ( War Landоп the Eastem Fronf ). Исследовательзаявляет:

«Один немецкий солдат, который был в состоянии писать по-белорусски, как утверждали официальные лица, со временем сам начал ощущать себя белорусом. Этот переводчик Зуземиль стал таким горячим представителем белорусских интересов, как это только может немецкий идеалист. Его увлеченность белорусским движением была такой сильной, что просто тяжело себе представить. Он даже взял на себя некоторую политическую инициативу в решении этого вопроса…»

Позже сам Зуземиль писал о себе как о создателе не только белорусского движения, но и… самого белорусского народа. [21] Как ни удивительно, но с последним утверждением можно в некотором смысле согласиться. Правда, ландштурмистр «создал» белорусов не вообще, а только для немецкого командования, активно, насколько позволял его пост, продвигая идею о самостоятельности белорусской нации среди высшего армейского руководства. Следует заметить, что те белорусские деятели, кто был с ним знаком, не сомневались в его связях с разведкой и называли не иначе как «старый немецкий агент», «немецкий шпион» или «давний работник немецко-кайзеровской разведки в царской России».