Фердинанд Шаландон - Алексей I Комнин. История правления (1081–1118)

Именно когда Алексей находился в Эски-Загра, к нему прибыл Роберт Фландрский, возвращавшийся из Иерусалима. Анна Комнина утверждает, что василевс получил от гостя клятву верности. Мне это заявление кажется довольно сомнительным. Более правдоподобен один факт — обещание графа прислать в помощь василевсу 500 всадников [546]. Во время похода Татикия мы видели, что армии Алексея не хватало кавалерии, и корпус в пятьсот человек был в то время достаточно сильным подкреплением. Алексей принял предложение графа; ему даже пришлось несколько позже, несомненно, в 1088–1090 гг., напомнить о нем последнему [547].

В следующем году [548]Алексей покинул Эски-Загра и приехал в Адрианополь. Вскоре василевс узнал, что печенеги перешли Балканы и подошли к Маркеллам, между Ямболи и Голоей. В то же время ему сообщили о скором появлении половцев, желавших отомстить печенегам за вероломство.

Тем самым возникла особо сложная ситуация: половцы становились естественными союзниками византийцев, но следовало опасаться, что перспектива взять богатую добычу в византийских провинциях заставит их забыть обиду, вступить с печенегами в союз и примириться с ними, вознаградив себя добычей, которую они не получили прежде, за счет византийцев. С другой стороны, для Византии было правилом не подпускать этих варваров слишком близко к Балканам, чтобы они не изучили дороги, ведущие в Константинополь. Поэтому Алексей решил вступить в переговоры с печенегами, которые, узнав о приближении половцев, опасались, как бы их враги не вступили в союз с греками. Эти взаимные опасения упростили переговоры, и печенеги приняли предложения, сделанные им Синесием от имени василевса. Варвары, — говорит Анна, — должны были довольствоваться территориями, которые занимали. Вероятно, она имеет в виду только территории за Балканами, поскольку мы видим, что, когда половцы подошли к Маркеллам, чтобы пройти через ущелья, они обнаружили, что вход туда охраняют византийские войска. Комнин, сославшись на заключенный договор, отказал им в проходе, осыпал дарами, но попросил удалиться [549].

Избавившись от этого опасного соседства, печенеги недолго соблюдали заключенный договор и возобновили грабежи. Посланник Алексея, остававшийся среди них, вскоре сообщил императору о расторжении мира [550]. Для последующих событий мы не можем установить никакой четкой хронологии. Факты, которые я изложу, относятся к 1088–1089 гг.; это всё, что можно сказать с некоторой уверенностью.

Печенеги, узнав о приближении половцев, покинули Маркеллы, и Анна Комнина упоминает Филиппополь в качестве первой крепости, на которую они напали. Таким образом, очень вероятно, что из Маркелл они направились на запад по северным склонам Балкан. Потом, узнав, что враги ушли, они опять пересекли горную цепь, несомненно, по Шипкинскому перевалу, откуда достигли Филиппополя. Греческая армия была недостаточно многочисленной, чтобы вступать в правильное сражение, и Алексей, чтобы его войска не были окружены превосходящими силами противника, был вынужден довольствоваться партизанской войной, в которой его войска поочередно отстаивали каждый город и каждую деревню [551]. Но варваров было так много, что греки не могли сопротивляться и были даже не в состоянии удерживать позиции. Мало-помалу оттесняемые, они откатились до Кипселл [552]. Василевс надеялся найти в этом городе подкрепления, но ожидаемых наемников там не оказалось. После этого армия была не в состоянии защитить дорогу на Константинополь, и Комнину пришлось просить о заключении мира (1089 r.) [553].

В Константинополе воцарилось глубокое уныние. Именно к этому периоду, на мой взгляд, надо отнести новеллу, которой Алексей запрещал преемникам посягать на сокровища церквей [554]. Греки рассматривали беды, поразившие тогда империю, как справедливую кару за нечестие императора. Мы видели, какая судьба постигла Льва Халкидонского, посмевшего в 1086 г. слишком откровенно упрекнуть василевса за это преступное действие. События, на взгляд византийцев, показали правоту епископа Халкидонского, и сам Алексей не смог или не решился противостоять глухому давлению общественного мнения. С учетом того, что мы знаем о религиозной стороне его характера, я думаю, что в новелле, которую он обнародовал, надо видеть не столько политическую меру, сколько акт возмещения убытков, нечто вроде публичного признания совершённого проступка, признания, очень созвучного представлениям василевса. Алексей заявил, что пошел на эту меру [изъятие церковного имущества], полагая, «что Бог не разгневается на это, потому что он-де [император] не имел дурного намерения, какое заранее обрекает обвиняемого», и добавил: «Эти сокровища святых церквей были использованы для нужд, не подобавших этому имуществу, и первое намерение нам не удалось осуществить из-за трудностей, обступивших Романию со всех сторон. В самом деле, отовсюду поднялись армии наших врагов, и ладья нашей империи рискует утонуть, если только Божье всемогущество не придет ей на помощь и не обратит бурю в полное безветрие. Наша царственность искала и внимательно размышляла, чем же мы могли так рассердить Бога и навлечь на себя Его гнев. Мы обсудили этот вопрос с людьми, вдохновленными божественным духом, и узнали, что посягательства на святые сокровища Бога было довольно, чтобы вызвать гнев небес, хоть мы и сделали это без злобы в сердце; но брать обратно из Божьих рук и употреблять на иные цели то, что уже было посвящено Ему, — непростительно».

Император обязывался вернуть церквям имущество, как только позволят внешние обстоятельства, и обещал страшные кары себе и преемникам, если это обязательство будет нарушено.

В атмосфере всех этих забот осуществилась самая заветная мечта Алексея. Его жена Ирина уже принесла ему двух дочерей, но василевс страстно желал иметь сына, чтобы закрепить свою династию на троне. В 1088 г. его желание исполнилось [555]. Анна Комнина рассказывает, что отец отпраздновал крещение новорожденного со всей возможной пышностью. В Византии состоялась торжественная церемония крещения багрянородного принца, которая в то же время стала поводом для народных увеселений. Алексей не должен был пренебречь ни одним из предписаний, оставленных Константином VII, потому что этой блистательной церемонией хотел утвердить в глазах народа права своего только что родившегося сына на корону. По обычаю через день после рождения прибыл патриарх, чтобы прочесть над новорожденным традиционные молитвы. Прием сената, должно быть, состоялся в Большом хрисотриклинии [556]— тронном зале Священного дворца, отличавшемся исключительным богатством. Там были серебряные двери, сделанные при Константине Багрянородном. Пол представлял собой мозаику из мрамора и порфира разных цветов, по-разному чередовавшихся и сочетавшихся, которую обрамлял серебряный бордюр. Стены и своды тоже были украшены мозаикой, а в центре купола, накрывавшего здание, висела огромная люстра — поликандило. Сидя в одной из абсид на золотом троне, Алексей Комнин, облаченный в скарамангий и в сагий с золотой каймой, принял пожелания долгого царствования себе и сыну, которые принес допущенный к нему сенат. Потом василевс должен был направиться в атрий дворца, в таинственный фиал триконха, где собравшиеся факции потребовали, согласно обычаю, устроить игры на ипподроме, и императорский вестник, тессерарий, отдал распоряжение натянуть тент над императорской трибуной в цирке, что было обычной формой оповещения о предстоящем торжестве. Тем временем под командой препозита двести глашатаев, выбранных среди солдат, цирковых факций и горожан, разучивали восклицания, которые должны были прозвучать на следующий день в цирке: «Наш святой и почитаемый император желает, дабы согласно обрядам и обычаям, соблюдаемым издревле, вы собрались завтра и провозгласили, что багрянородное дитя должно быть названо Иоанном».