Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Очередным делом стало разоружение польских войск. Первый шаг был сделан еще до вступления русских в Варшаву: Денисов переправился через Вислу 28 числа под Гурон. Вверх по Висле, в сандомирском воеводстве, находились мелкие польские команды под началом бригадиров Язвинского и Вышковского. После штурма Праги Вышковский бежал в Галицию. Вавржецкий приказал Язвинскому собрать команды и препятствовать переправе русских. Сопротивление поляков было слабое; русская кавалерия переправилась вплавь, артиллерия на судах, пехота частью на судах, частью с кавалерией. Язвинский был отброшен. Вслед выступил Ферзен с корпусом. Кроме войск Язвинского на Висле, многочисленные отряды находились на Пилице, под начальством Домбровского и Мадалинского. Гедройц шел из Варшавы на соединение с ними. Корпус князя Понятовского, племянника короля, был в Закрочиме под командой генерала Каменецкого; наконец, отряд бригадира Ожаровского стоял под Торчином. Считая свои силы слабыми, Ферзен просил подкрепления, но Суворов отказал, так как стало ясно нежелание польских войск продолжать войну. Взамен он рекомендовал Ферзену энергичные действия, при которых успех несомненен; приказал принуждать поляков к сдаче, а при отказе истреблять, настигая и побивая без остатка. "А кто сдастся, тому згода, пардон, если же сдастся до атаки, то и вольность, и вообще с капитулирующими поступать весьма ласково и дружелюбно".

Слух об амнистии с первого же дня стал увеличивать число отказывающихся от борьбы, а когда начали в войска приходить из Варшавы письма от оставшихся там военных и являться лично эмиссары мира, то инсурекционные вооруженные силы стали таять буквально не но дням, а по часам. Этому помог король, сдержавший свое слово: от его имени или с его согласия и ездили эмиссары; он обнадеживал оставляющих оружие полной безопасностью личной и имущественной; от него же был пущен слух, что только те офицеры сохранят чины, которые со своими войсками немедленно сложат оружие.

Вавржецкий выехал из Варшавы к корпусу Домбровского и, проезжая через Рашин, оставил там 300-ный конный наблюдательный отряд. Октября 30 показались казаки, и отряд сложил оружие. Приехав в Торчин, Вавржецкий нашел там вместо сильного корпуса, заново обмундированного, всем обильно снабженного и оплаченного, жалкий остаток. В нем произошло что-то вроде открытого бунта, так что Гедройц вынужден был просить у короля объяснить условия разоружения. Посланный еще не успел возвратиться, как офицеры и солдаты стали разбегаться, и Гедройц с трудом удержал остаток под знаменами. В то же время Вавржецкий получил от оставшихся в Варшаве генералов и офицеров эстафету, с просьбами об отставке под разными предлогами, но на нее не отвечал. Каменецкий донес, что его отряд (считавшийся в ряду других лучшим) не желает ни драться, ни идти в поход, а отдается под начало короля, ибо им успели внушить из Варшавы, что главнокомандующий действует от отчаяния и ведет на гибель. В разгар этой смуты подоспели ближайшие прусские войска, переловили несколько сот, зачислили их в свои ряды рекрутами и взяли 17 орудий. Вавржецкий командировал туда генерала Неселовского с приказом принять начальство от Каменецкого и вести остатки отряда на соединение с главными силами. В небольшом отряде Ожаровского люди, не дождавшись ответа на посланный вопрос об амнистии, просто разошлись, бросив 10 пушек, которые были подобраны и увезены казаками. Вавржецкий прибыл к войскам Домбровского и Мадалинского; на соединение с ними шел и Гедройц. Мадалинский исчез, взяв 4,000 червонцев из казенных денег, и написал Вавржецкому, что боится мщения русских, а потому удаляется, оставляя свое имение на уплату взятых денег. Неселовский застал едва половину войск Каменецкого, принял от него отряд и приказал выступать, но один полк побросал ружья и разбежался. Неселовский хотел усмирить бунтовщиков, но встретил неповиновение и отказ; проглотив эту пилюлю, он продолжал движение с остальными, но когда дошел до перекрестка дороги на Варшаву и Торчин и повернул к последнему, то почти все отказались от повиновения и, выпрягши лошадей из-под артиллерии и обоза, частью пошли к Варшаве, частью рассыпались в стороны.

Главнокомандующий, заботясь о спасении своей военной чести, направлял подчиненные войска на поступки, которых лучше было бы не делать.

Несколько дней назад, когда надежда на успех революции и войны была уже утрачена, Домбровский сообщил Вавржецкому в Варшаву, свой план. По его счету, тогда состояло под ружьем до 40.000 поляков при 200 орудиях, с 10 миллионами польских флоринов в казне. Армия должна выйти в поле, вместе с королем и центральным правительством, и направиться к границам Франции. Русские не смогут препятствовать, ибо им довольно забот с занятым краем и столицей, а отряженный ими корпус ничего не сделает. То же самое и пруссаки, тем более, что Франция постарается помочь польской армии. Если же соединение поляков с французами окажется невозможным по большой длине пути, то армия в 40,000 с королем и правительством будет представлять нацию, и Россия с Пруссией начнут с ней переговоры на почетных для Польши условиях. Таким образом достигнется результат, гораздо более выгодный, чем постыдная капитуляция, которая может повести только к временному спасению Варшавы.

Вавржецкий отвечал, что предложение Домбровского рассмотрено в военном совете, по мысли одобрено, но в исполнении найдено не осуществимым, так как король не желает оставить Варшаву, и народ грозит восстанием в случае попытки его похищения; кроме того, офицеры и солдаты упали духом и потеряли доверие к начальникам. Домбровский отказался от своего плана, оспаривая и проект Вавржецкого об удалении армии в Пруссию. Он решил, что лучше всего перейти с войсками в прусскую службу. Вавржецкий это знал и держался настороже.

Притяну Гедройца и приказав Язвинскому присоединиться к армии за Пилицей, в Конской, Вавржецкий 3 ноября перешел Пилицу в Новомясте, с остатками отряда Неселовского, и разрушил за собой мост. Русские гнались за поляками неутомимо, не упуская их из виду передовыми войсками, но не могли вовремя достигнуть Пилицы с достаточными силами. Впереди шел Денисов, за ним Ферзен. Денисов поспел к Пилице, когда мост был испорчен, и принялся его чинить; это его задержало, и войска Вавржецкого снова успели удалиться. Оставалось довольствоваться брошенной польской пушкой и несколькими сотнями инсургентов, сложившими оружие. После переправы Ферзен донес, что поляков насчитывается до 20,000, а у него всего 7,000, и просил подкрепления. Счет основывался на слухах и показаниях сдающихся; в действительности у Вавржецкого, считая и отряд Язвинского, было не больше тысяч 14, и при их деморализации перевес в силах ничего не значил. Суворов так и понимал дело, но все-таки послал Шевича с 8 батальонами и 25 эскадронами, приказав доносить о ходе действий через каждые 6 часов и возложил на Ферзена ответственность: "Рекомендую вашему превосходительству полную решимость, вы генерал; я издали, и вам ничего приказать не могу. Иначе стыдно бы было, вы локальный. Блюдите быстроту, импульсию, холодное ружье; верить счет мятежников".