Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Денисов не стал ждать получения Вавржецким ответа от Суворова и утром 7 ноября послал к Вавржецкому двух офицеров при трубаче с требованием разоружения. В то время, как Вавржецкий распоряжался о сложении оружия в одно место, явился в Радошице сам Денисов с двумя эскадронами и вошел в дом, занимаемый главнокомандующим. Появление его было неожиданностью для Вавржецкого и генералов. Произошло это потому, что польские аванпосты при приближении русских эскадронов сложили оружие. Денисов, войдя в комнату, пригласил всех ехать в Варшаву к Суворову. Придя в себя от изумления, Вавржецкий возразил, что этого условия в опубликованной амнистии нет, что он сам и его генералы имеют право получит паспорта и свободно ехать домой. Денисов отвечал, что он и не арестует никого и оружия не отбирает, а только исполняет присланное приказание (которого на самом деле не было) и не думает, чтобы этим нарушалось объявление русского главнокомандующего. Вавржецкий сказал, что поедет в Варшаву, ибо считает себя арестованным. Весть о произошедшем быстро разнеслась и произвела чрезвычайную суматоху. Польская кавалерия бросила своих лошадей, солдаты и офицеры ворвались к Вавржецкому и с криками и грубостью стали требовать паспортов, а некоторые горячо и назойливо обратились с тем же к Денисову. Денисов отвечал, что грубостей от них терпеть не будет, и паспортов выдавать не станет, потому что это дело не его, а их начальников. Вслед за тем, по совету Вавржецкого, он вышел и оставался при своих эскадронах, близ крыльца, пока Вавржецкий подписывал паспорта и увольнял людей, выслушивая от Домбровского упреки. Всего уволено несколько больше 2,000 человек - до такой ничтожной цифры растаяла инсурекционная армия в какие-нибудь 10 дней.

Вавржецкий с генералами под эскортом русских отправился в Варшаву, где представился Суворову. Неизвестно, какой между ними происходил разговор, но польский главнокомандующий показался русскому "подающим сомнение в спокойном пребывании". Тем не менее, чтя данное слово, Суворов предложил ему паспорт для свободного проживания где угодно, на общем для всех условии - выдаче реверса, но Вавржецкий дать реверс не согласился. Тогда Суворову ничего больше не оставалось, как отправить его в Киев под присмотром двух офицеров, откуда Румянцев препроводил его в Петербург, по присланному оттуда приказанию. Остальным четырем тоже предложены паспорта для проживания где пожелают, но реверс сразу согласился дать только Домбровский, который и уехал тотчас в свое имение в Саксонию, и 5 лет спустя встретился снова на боевом поле с Суворовым, к вящей славе последнего. Прочие трое заупрямились и потому тоже должны были отправиться в Киев, но перед выездом из Варшавы изменили свое намерение "и, по просьбе короля, обязавшись реверсами о спокойном пребывании, уволены в домы".

Еще перед 7 ноября Суворов написал Ферзену: "ваше превосходительство, чудесные вести, одна другой радостнее! Господь Бог увенчай вас полным окончанием; не упустите ни единого. Его превосходительству Федору Петровичу Денисову мое покорнейшее благодарение". По получении же извещения от 7 ноября, Суворов в нескрываемом восторге восклицает: "ура, конец", передает "братское целование" Денисову, приказывает "не упускать ни одного, на то казаки", велит готовить войска к выступлению на винтер-квартиры ближайшими трактами, без маршрутов, и обещает через несколько часов прислать квартирное расписание. 8 ноября он поздравлял графа Зубова с обезоружением Польши, а 17-го, когда уже были собраны все главные сведения и цифры, пишет Румянцеву: "виват великая Екатерина, все кончено; сиятельнейший граф, Польша обезоружена". Он торопится посылать трофеи и вывозить всякого рода военное имущество в Россию, и еще более спешит разместить свои войска по квартирам, ибо выпал глубокий снег и наступили морозы.

Умиротворенным инсургентам выдавались паспорта почти всюду, куда они являлись, и выдача эта едва ли была окончена в ноябре. По числу выданных до 1 декабря паспортов видно, что после занятия Варшавы инсургентов состояло под знаменами 29,500 человек; в это число впрочем входит до 2,500 жителей краковского и сандомирского воеводств. Разогнано, отпущено и взято в рекруты пруссаками 2,500 человек, остальные сдались русским. Из польской артиллерии взято пруссаками 17 орудий да 24 подобраны в Опочне; русским досталось гораздо больше; они кроме того получили большое количество пороха, ружей, другого оружия и военного имущества. Генералов, явившихся за паспортами, было 18. Нечего и говорить, какое сильное впечатление произвела в России и во всей Европе эта блестящая и кратковременная кампания, которой достигнуты такие полные результаты.

19 ноября приехал в Петербург от Румянцева посланный Суворовым генерал-майор Исленьев, с ключами и хлебом-солью Варшавы. На другой день во дворце был выход при большом съезде. Граф Безбородко читал "объявление о причинах войны с Польшею", затем отслужен благодарственный молебен при пушечной пальбе, с коленопреклонением. Дочь Суворова удостоилась самого благосклонного приема; Екатерина, отведав варшавской хлеба-соли, поднесла их ей собственноручно. Потом был парадный обед, в середине которого объявлено о возведении Суворова в звание фельдмаршала. Пили его здоровье при 201 пушечном выстреле, стоя, причем Государыня говорила о нем в самых любезных и милостивых выражениях. Желая засвидетельствовать перед всеми самое полное внимание к новому фельдмаршалу, она, при обратном отъезде в Варшаву одного из приближенных к Суворову лиц, ротмистра Тищенко, поручила ему заботиться о здоровье фельдмаршала. Передавая обо всем этом одному из своих приятелей, Суворов писал, что он от радости болен. Он получил от Государыни два рескрипта: в одном из них значилось, что не она, Екатерина, а он, Суворов, произвел себя своими победами в фельдмаршалы, нарушив старшинство, от которого Государыня отступать не любит. Племянник его, князь Алексей Горчаков, привез ему от Императрицы фельдмаршальский жезл в 15,000 рублей; кроме того доставлен богатый алмазный бант к шляпе, пожалованный за Крупчицы и Брест. В заключение, Государыня назначила Суворову в его полное и потомственное владение одно из столовых имений польского короля, Кобринский Ключ, с 7,000 душ мужского пола, т.е. увеличила его состояние втрое.

Суворов был так всем этим тронут, что не мудрено, если бы в самом деле захворал. Сделавшись фельдмаршалом, он достиг мечты всей его жизни. Туго развивалась его военная карьера; каждый шаг приходилось брать с бою и наконец, по свидетельству самой Государыни, взято с бою фельдмаршальство. Суворов не скрывал восхищения. По приказу Хвостова велено во всех имениях Суворова отслужить молебен с коленопреклонением. Не обошлось и без выходок. Когда прибыл из Петербурга фельдмаршальский жезл, который Суворов ожидал с волнением и упоминал про него в своих письмах не иначе, как под одной начальной буквой ж…, то его отнесли в церковь для освящения. Суворов прибыл туда в куртке без знаков отличий и приказал расставить в ряд несколько стульев. Затем он стал перепрыгивать эти стулья, один за другим, приговаривая после каждого прыжка: "Репнина обошел", "Салтыкова обошел", "Прозоровского обошел", поименовав всех генерал-аншефов, которые были старше его. После того оделся в полную фельдмаршальскую форму и велел начинать службу.