Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Вавржецкий посылал в Варшаву к королю узнать о результате его ходатайства пред Суворовым в пользу польских войск. Возвратился посланный, за ним прибыл офицер от Суворова. Вавржецкий извещался, что при условии сдачи оружия, инсургенты могут возвратиться по домам с паспортами за подписью командиров. Это говорилось еще в данной 31 октября амнистии, но Вавржецкий послал к королю генерала Горенского, написав, что условия ничего не гарантируют и он их не принимает.

Между тем поляки прибыли в Држевицу. Здесь Вавржецкий накрыл письмо прусского генерала Клейста к Домбровскому: именем короля поляки призывались в прусскую службу, а Домбровский приглашался для переговоров. Вавржецкий продиктовал Домбровскому уклончивый ответ и приказал отправить это письмо к Клейсту. Домбровский приступил к Вавржецкому с убеждениями, при содействии нескольких десятков офицеров; Вавржецкий отказал вторично. Он говорил, что нельзя верить подписи прусского короля, который вероломно изменил трактату с Польшей; что ручательство Суворова надежнее, потому что русскую Императрицу честь обяжет соблюсти данное её военачальником обещание. Но это не убедило никого, личный интерес был против нее.

Убедившись в невыполнимости своего плана, Вавржецкий стал заботиться лишь о выгодных условиях разоружения войск. Нельзя было ожидать, чтобы Суворов изменил объявленную амнистию, но Вавржецкий желал окончить свое несчастливое предводительство спасением, насколько возможно, своей собственной и национальной военной чести. Побуждение благородное, но неуместное, так как все хотели мира, только одни чаяли получить его от пруссаков, другие - от русских. Вавржецкий в этом убедился, может быть в десятый раз. Пикеты и высланные к Новомясту разъезды перешли либо к русским, либо к пруссакам; посланы были новые - то же самое. Из опасения дальнейшего дезертирования, приказано было выступать дальше, прямо на Конскую, но Домбровский просился идти через Опочно, где будто бы заготовлен для него фураж. Вавржецкий поспорил, но согласился. В Опочне Домбровский получил с нарочным из-за прусской границы письмо с предложением. Вавржецкий опять настоял на своем. Так продолжалось и дальше, по дороге к Конской и оттуда к Радошице. В одном месте вся кавалерия арьергарда сдалась казакам, в другом разразился бунт с пушечной и ружейной пальбой, в третьем часть войск, забрав лошадей из-под артиллерии и обоза, ушла к русским и пруссакам, так что 24 пушки пришлось закопать в землю; в четвертом при слухе, что показались казаки, опять бунт с пальбой, разъезд не возвратился, почти целая бригада рассыпалась. Вавржецкий собирал офицеров, говорил, что необходимо обождать Горенского с ответом Суворова и до тех пор удерживать солдат, что если ответ будет не удовлетворительный, то лучше пробиваться к французам и погибнуть со славой или сдаться любой армии, только не русской и не прусской. Офицеры соглашались, но дело шло по-прежнему.

Так Вавржецкий добрался до Радошице, соединившись, как он говорит, "с незараженным" отрядом Язвинского из 3,000 человек с 20 пушками, однако прибывшие скоро подошли под общий уровень. 5 ноября вернулся Горенский с амнистией от 31 октября, уже опубликованной от Радошице до Варшавы. Вавржецкий не удовольствовался, и хотя послал сказать Денисову и Ферзену, что из Радошице не сделает ни шагу, а Суворову, что согласен сложить оружие, но затягивал развязку, послав королю просьбу, чтобы он сверх условий амнистии ходатайствовал об освобождении взятых в плен.

Польскому главнокомандующему ничего и не оставалось делать, как стать в Радошице. Денисов сидел у него на плечах, передовые казачьи партии и разъезды внезапно появлялись в разных местах, своим появлением усиливая расстройство поляков. Были случаи, что сдавшиеся направляли казаков к оставшимся под ружьем, чтобы ускорить развязку. Трофеи доставались русским дешево: орудия приходилось только подбирать. Под Новомястом подобрано 1 орудие, под Карачовым 4, под Радошицей 20, в других местах тоже. Но все же они служили справедливым возмездием за победную кампанию и за большие труды при преследовании в ненастное время года. Отряд Шевича например прошел 170 верст меньше чем в трое суток. "Мы отдыхаем, а вы в трудах", писал Суворов Ферзену, а в другом письме говорил: "пора, пора под кровли". Давно было пора, и приходилось торопиться.

Но результатами трудов не всегда пользовались трудившиеся. В Опочне, где были оставлены 24 орудия, пруссаки и завладели ими почти на глазах Денисова. Ферзен спрашивал приказания у Суворова, как поступить; Суворов отвечал: "С сими пушками извольте поступить по вашему усмотрению: вы локальный, а я вдали; коли можно взять добрым манером, то возьмите; коли нет, уступите; не стоит того, чтобы за них ссориться". Но так как Суворов терпеть не мог служить другим "мартышкиным каштанным котом", а в настоящем случае пруссаки именно вытаскивали каштаны русскими руками, то ему стало досадно, и через два дня он пишет Ферзену, что было бы желательно отобрать от пруссаков пушки. Пушек однако не удалось добыть из цепких рук союзников.

Отправив Суворову извещение о готовности сложить оружие, Вавржецкий в ожидании ответа объявил об этом войскам и находившимся при них великополянам. Для удобства квартирования и довольствия, по представлению Домбровского, требовалось расквартировать кавалерию по окрестным деревням, на что Денисов согласился. Но как только конница стала выходить из местечка, на пехоту напало сомнение, и она, захватив артиллерийских лошадей из-под орудий, почти вся перешла к русским. Вероятно в пехоте прошел слух, что конница оставляет ее, и слух этот оказался не совсем пустым. По условию с Денисовым кавалерию следовало развести по деревням в 2-3 верстах от Радошице. Но Домбровский с тремя полками пошел в Лопушно, за 20 верст, откуда намеревался пройти еще 15 верст до Мологоща, по направлению к Кракову. Вавржецкий послал за ним генерала с приказанием возвратиться. Домбровский вернулся, но своим поступком внушил русским недоверие к даваемым польскими военачальниками обещаниям. Денисов прислал к Вавржецкому офицера с жалобой; Вавржецкий объяснил причину и подтвердил свое прежнее слово. Но так как этот случай показал, что польский главнокомандующий не может почитаться достаточной гарантией за подчиненных, то Денисов обошел занятый поляками район и расположил часть своих войск, загораживая пути в Краков. Домбровский заявил претензию, что два казачьих полка стали между деревнями, занятыми его войсками, отчего может произойти сшибка. Вавржецкий просил Денисова удалить казаков; помня смысл наставлений Суворова, Денисов не упорствовал и отвел казаков несколько назад, но все по той же краковской дороге.