Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Короля в Гродно перевезти немедленно; для почета приставить к нему генерал-майора с 8,000 червонцев и приказать ему оказывать королю всевозможное уважение. До сведения короля довести, что попечение о приличном его содержании в Гродно возложено на князя Репнина .

Письма были отправлены к Суворову вместе с высочайшим повелением от 21 ноября. Прежде чем они были получены, король, благодарный Суворову за его расположение, пожелал сделать ему 25 ноября визит. Дежурным генералом был составлен церемониал приема: дежурные адъютанты должны были встретить короля у кареты, дежурный генерал у лестницы, а Суворов перед приемной. Но когда карета короля подъехала, Суворов без шляпы и шпаги бросился вниз, подскочил к карете и стал было принимать Станислава-Августа под руки, но, спохватившись, сказал: "Да ведь по церемониалу мне не здесь следует быть; простите Ваше Величество, я так почитаю священную особу вашу, что забылся". Затем взбежал по лестнице и занял свое место. Визит продолжался больше получаса, велась беседа в присутствии многих лиц, отъезд короля совершился по церемониалу.

Вскоре получены рескрипты Екатерины. Приготовления к отъезду короля были окончены в продолжение месяца, и 27 декабря он выехал из Варшавы, не пожелав принять никаких почестей. Провожая его, Суворов не мог удержать слез. Через год Станислав-Август, уступая настоянию Екатерины, отрекся от престола, получив от союзных дворов ежегодное содержание в 330,000 червонцев, а в начале 1798 умер в Петербурге.

Всю зиму 1794-95 перевозили государственное имущество в Россию, преимущественно военное; одних артиллерийских орудий перевезено 340. Наиболее важным приобретением была библиотека Залуского, в которой было более 250,000 томов. Она была учреждена в Варшаве графом Залуским для всеобщего употребления и имела множество редких книг и рукописей. Она пользовалась большой известностью; папа Бенедикт ХIV издал в 1752 году буллу, которою угрожал отлучением от церкви всем, кто из этой библиотеки что-либо похитит. На перевозку её и некоторых архивов было ассигновано 30,000 руб.; библиотека Залуского послужила основанием нынешней Императорской публичной библиотеки в Петербурге.

Занятый управлением краем, Суворов в продолжение года только однажды отлучился из Варшавы для объезда войск. Заботливость его о войсках была обычная, но состояла в основном в контроле. Больше всего требовала внимания продовольственная часть, особенно при неисправном снабжении войск деньгами; он не избавился впоследствии от больших неприятностей по этому предмету. Затем находим приказания и напоминания о сохранении здоровья войск, устройстве лазаретов, о мерах к уменьшению дезертирства - все тоже, что в Финляндии и Херсоне, только без таких резких, как там, аномалий, а следовательно без экстренных мер. Смут не было, "весьма всюду тихо, но парит еще земля телесами", пишет он Хвостову. Происходили мелкие недоразумения между войсками и обывателями, без заметных последствий, причем Суворов не давал поблажки виновным и всякий беспорядок относил к упущению командиров.

Объезд войск он произвел в августе 1795 года с быстротой замечательной. Под его началом было 50 батальонов, 100 эскадронов и казачьих полков; войска были в лагерях на большом пространстве, в окрестностях Варшавы и в брестском воеводстве. На посещение и осмотр войск Суворов употребил около 15 дней. Смотры были своеобразны. В Немирове, на Буге, стояло лагерем два конных и один пехотный полк; Суворов явился около полудня, когда люди после обеда отдыхали. Он был верхом, в сопровождении трех лиц своего штаба и казака. Быстро подскакав к середине пехотного полка, он стал кликать знакомого ему барабанщика, старого, седого солдата, отличившегося в эту войну: "Яков Васильевич,...Кисляков!" Барабанщик выскочил, Суворов поздоровался с ним и велел бить тревогу. Привычные войска выстроились живо, Суворов свернул их в колонны и повел к Бугу; тут пехота подвязала патронные сумы к шее и, подняв ружья над головами, переправилась вброд; конница тоже, кавалеристы помогали веревками-сеновязками малорослым из пехоты. Перейдя реку, войска шибким шагом пошли вперед. Верст пятнадцать выводил их Суворов, маневрируя и атакуя, потом свел в общее каре, держал речь, произносил выдержки из своего военного катехизиса, благодарил за ученье и сделал жестокий выговор командиру одного из кавалерийских полков за шалости солдат на квартирах. Потом, едучи по фронту, он здоровался и заговаривал со знакомыми солдатами, иногда обращался к ротам, когда-либо отличившимся, и попрощавшись со всеми, быстро ускакал. Начальник конной бригады и командир пехотного полка провожали его верст двадцать.

Зимой, после смотра варшавскому гарнизону на городской площади, он держал перед войсками речь. Мороз был сильный, все ежились, обнаруживали признаки нетерпения. Заметив это, Суворов затянул речь чуть не на два часа. Почти все, от генерала до солдата, вернулись домой с сильной простудой, но сам Суворов, хотя был одет в одну белую канифасную куртку, чувствовал себя здоровым и не скрывал удовольствия, что несмотря на свои годы, послужил войскам образцом выносливости. В ту же зиму ему было большое число новых офицеров. Прием и угощение проходили в великолепных покоях примаса; несмотря на страшный мороз, окна были настежь, для того, как объяснял Суворов, чтобы выморозить из новичков немогузнайство; подавались какие-то скверные щи и ветчина на конопляном масле, которые все ели, потому что Суворов ел и похваливал. В третий раз, во время объезда в августе лагерных сборов, он был встречен в Бресте дежурным по полку, молодым офицером родом из Ревеля. Почти дрожа от страха, дежурный стал рапортовать. Суворов перебил его: "Какой суп готовили у вас, в Ревеле, в четверг?" - "Капустный", - отвечал дежурный. - "А в пятницу?" - "Такой-то". - "А в субботу" и т. д. Молодой офицер изложил ему меню за неделю, после чего был отпущен благополучно. В низших чинах Суворов стоял в Ревеле и заметил особенность тамошних домашних порядков - назначать на каждый день недели особый суп, и теперь вздумал испытать молодого оробевшего офицера. Многочисленные причуды Суворова разносились всюду и составляли богатую тему для пересудов. Один из государственных людей охарактеризовал его фельдмаршальство так: "чин по делам, а не по персоне"; другой писал, что "Суворов просвещается в Варшаве и не перестает блажить".

Казачьим частям одного отряда следовало получить деньги на продовольствие, в особой комиссии учрежденной в Варшаве. Послали офицера с доверенностью, но он вернулся с пустыми руками и осмеянный. Послали другого, порасторопнее и бойчее, и тот возвратился ни с чем. Нарядили третьего, Мигрина, снабдив его наставлением и полномочием не скупиться на взятку, так как без нее никто из комиссии не получал, особенно конные полки, которым приходилось денег сравнительно больше. Поехал, прожил в Варшаве без толку несколько дней: его кормили обещаниями. Он стал грозить, что пожалуется Суворову; тогда один из членов объяснил ему, что требование составлено неправильно, что подлежит выдаче гораздо больше, и взялся сам составить новое. Посланный согласился; итог новой требовательной ведомости, правильной, оказался в 106,000 руб. ассигнациями. Из них в комиссии осталось 16,000 руб., в кармане у посланного 10,000 руб., а полки получили 80,000 к великому удовольствию, ибо на такую большую сумму и не рассчитывали.