Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Персидская экспедиция планировалась для того, чтобы не давать австрийскому императору вспомогательный корпус войск или денежную субсидию, что следовало сделать на основании заключенного с ним трактата, если в России не будет своей войны. Экспедиция обещала утвердить русское владычество на берегах Каспийского моря, чего добивался Петр Великий, а местные смуты давали для войны достаточно поводов. Поводом для похода было наказание Шейх-али-хана дербентского и Агу-Магомет-хана за их поступки против России. Цель эта, и даже занятие Испагани, в Петербурге казалась очень легкой. Валериан Зубов хвастал, что доберется до Испагани не позже сентября, участники заранее распределяли между собой награды. Подготовку возложили на командующего Кавказским корпусом генерал-аншефа Гудовича. Ему предстояла второстепенная, но трудная роль: забота о продовольствии и заведование тылом, хотя он был чином старше Зубова. Вся обстановка определялась придворными, закулисными соображениями и расчетами; нахождение у трона малоспособного, честолюбивого временщика просвечивало во всем. Только этим и можно объяснить изумительный факт, что вместо победоносного 66-летнего фельдмаршала, имя которого составляло военную гордость России, командование было поручено 25-летнему юноше, без опытности, без дарования и без заслуг. Командование в последнюю Польскую войну небольшим авангардом, грабительства и насилия, да оторванная неприятельским ядром нога, - вот в сущности все.

Почему Суворов отказался от экспедиции, неизвестно, но возможно, что его уговорили Зубовы. Потом его временами брало раскаяние, он с горьким чувством следил за ходом экспедиции. Официально дело шло как нельзя лучше, а в действительности успехи совсем не стоили средств и жертв, на них затрачиваемых. Оборотная сторона медали была хорошо известна публике, и, как всегда, официальные прикрасы и умолчания служили поводом к преувеличению дурных слухов. Неудачный штурм передовой дербентской башни, истребление отряда подполковника Бакунина, падеж волов, недостаток продовольствия, болезни, развившиеся от употребления фруктов, вредный климат, большое число беглых, просьба Гудовича об увольнении его от командования на линии. Взятие Дербента, Баку, производство Валериана Зубова в генерал-аншефы не разубеждало, ибо в этом звучала фальшивая нота, и пристрастие высшей сферы к молодому полководцу бросалось в глаза. Если в письме к Гримму Екатерина сравнивала Зубова и Петра Великого к резкой невыгоде последнего, то какие же восхваления были при дворе, и кого эти панегирики могли обмануть?

Про награждения за Дербент Суворов он пишет Хвостову, что они назначены будто за Стамбул; над производством В. Зубова в генерал-аншефы иронизирует: "граф Валериан за освобождение Грузинского царства и за завоевание знатной части Персии, стыдно сказать, генерал-аншеф; случится ему из тамошних нескольких тысяч, побить несколько десятков тысяч - и целый фельдмаршал". Официальные восхваления В. Зубова Суворов преследует сарказмами: "Граф Валериан освободил Грузинское царство, - ложь, он там и не был; лютый Махмуд - он с ним не встречался; покорение - покоряют ослушных и противоборных (а их там не было); соблюдение (здоровья) войск, - последняя ложь; здесь умирает в год 50-й человек, а там в полгода 4-й и говорят 3,000 побито; запрещено о том рассуждать под смертною казнью". Огромные потери и издержки экспедиционного корпуса в официальных сведениях умалчивались, но Суворов про них знал и делился с Румянцевым.

Несмотря на театральное значение графа В. Зубова, Суворов опасается его конкуренции. Он пишет Хвостову: "Слышно, победитель лютого Махмуда, сдавши команду Исленьеву, скачет в Петербург. Для чего? Вы скажете, для наставлениев по Анатолии; может быть то верно, однако сумнение, не для французов ли?" В доказательство такой возможности он приводит и причину: "И то резон, что он послушен предписаниям, а я исполняю по обстоятельствам". Но перемена царствования наложила руку на обе экспедиции.

Относясь с иронией и сарказмом к Валериану Зубову, Суворов не отличался лучшими отношениями и к его братьям. Требовательный, неуживчивый, знавший себе цену, он в Польше успел оказать отечеству новые важные услуги, и разница между ним и другими обозначилась еще резче. А между этими другими находился фаворит, которого Суворов знал за человека самого ординарного, сделавшийся всесильным владыкой. Они стали, правда, свойственниками, но это не примирило, а обратно, потому что от свойственника больше требовалось, а меньше получалось.

Семейство Зубовых, принадлежавшее к незнатной фамилии, состояло в конце 80-х из отца, 4 сыновей и дочери. Отец, Александр Николаевич, дал детям довольно поверхностное образование и почти никакого воспитания; все они были люди заурядные. Платон, родившийся в 1767 и отличавшийся женственною красотой, вышел в люди благодаря придворным интригам и покровительству Н. И. Салтыкова. За собой он потянул отца и братьев, и если они сделали служебную карьеру не одинакового уровня, то вовсе не пропорционально личным достоинствам или служебному рвению, а в силу посторонних обстоятельств. Действительную службу нес только один, Николай, и это его не выдвинуло. Впрочем, слишком большое возвышение родни было не в намерениях Платона. Вначале он был человек не злой, не злопамятный и довольно правдивый; к новому своему положению относился довольно серьезно и добросовестно, стараясь вникать в дела, к которым вовсе не был подготовлен; не ленился и не отдавался одним забавам и удовольствиям. Но эти задатки пропали бесследно, потому что ни ум его не отличался глубиною, ни характер устойчивостью, и голова его закружилась на высоте, куда его забросила судьба.

Его испортила благосклонность Государыни, уже состарившейся и утратившей энергию мысли, но болезненно сохранившей энергию чувства. Она усмотрела в Зубове не то, что в нем было, а что ей было желательно, и приняла его за Потемкина. Карьера Потемкина создалась не одними его государственными способностями, но и личным расположением Екатерины, и последнего было больше. Карьера Зубова выросла исключительно на расположении Государыни. Его приучали к делам управления, выдвигали на первые места, давали опытных и даровитых государственных людей в учителя, ставя их в тень и маскируя их действительное значение. Когда такая роль самолюбивым людям не нравилась и происходили столкновения между действительными и показным руководителями, первые замечали неудовольствия Государыни. Им оставалось или уйти, или служить пьедесталом для неспособного фаворита. Происходила путаница и промахи, распутывать и расправлять которые должны были они же, что не всегда было легко, а иногда и невозможно. Но все это не вразумляло Государыню. Она со старческим упрямством продолжала выдвигать своего любимца, и сделала его таким всесильным владыкой, каким не был и Потемкин.