Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Как ни крепился Суворов, однако послал ему записку: "Ко мне стиль ваш рескриптный, указный, повелительный, употребляемый в атестованиях!... Не хорошо, сударь". Не довольствуясь этим, Суворов решил прекратить с ним сношения и обращаться к самой Императрице. Хвостову он выставил поводами к разрыву недостаток почтения со стороны Зубова, хотя вежливость и мало тут значит, "ибо вежлив бывает и палач"; указал, что Зубов на многие бумаги вовсе не отвечает, а в последнее время и совсем перестал писать. "Князю Платону дал я над собой много власти, ослабить оную ни у кого нет силы, остается отнестись прямо к престолу". Он желает иметь посредником между собой и Императрицей графа Безбородко, который хотя "роскошен и ленив, но мудр". Письма Зубова, какие будут, он без ответа не оставит, но с представлениями намерен обращаться прямо к Императрице; прекращает посылку своих курьеров через зятя, Николая Зубова, и направляет их к Хвостову.

Хвостов обратился к Безбородко, который, отклоняя комплименты насчет своего государственного значения, охарактеризовал себя так: "Я золотарь; я очищаю, что пакостит князь Зубов". Хвостов стал его убеждать от имени Суворова в необходимости меньшей уступчивости; говорил, что Екатерина отличается мудростью, любит Россию и свою славу, а он, Безбородко, проницателен и опытен; что Государыня и Европа ему верят, а потому поддаваться не следует. Безбородко на это возражал, что ему верят как деловому человеку, а к князю Зубову имеют хотя пристрастное доверие, но оно сильнее. На настояния Суворова воспользоваться моментом, когда к нему, Безбородко, возвратилось прежнее влияние (вследствие промахов Зубовской партии по сватовству шведского короля за одной из великих княжон), Безбородко скептически отвечал, что эта перемена ненадолго. Таким образом, быть посредником между Суворовым и Екатериной Безбородко не согласился. Хвостов одобрил решение Суворова писать прямо к Государыне, но курьеры должны вручать бумаги все-таки Зубову; это будет приятно Екатерине и так советует Захар Константинович (Зотов). Переписываться с Зубовым нет надобности, кроме разве мелочей; он Суворову ничего худого сделать не в состоянии, но доводить дело до полного разрыва не следует, а лучше сохранить наружное согласие "с особою верховного избрания". "Он свойства доброго", заключает Хвостов: "подлинно сержант гвардии, но воздух вонючий - Рибасы, Марковы, Кутузовы". Хотя формального разрыва не произошло, но отношения стали настолько холодными и натянутыми, что при неуступчивости обеих сторон дурной исход не подлежал сомнению, если бы не был предупрежден катастрофой.

Неудовольствие с князем Платоном отразилось и на отношениях Суворова к зятю, графу Николаю, вдобавок к другим поводам. Последние почти не выходили из круга обыденных неприятностей между тестем и зятем; дело лишь в том, придавать им значение или оставлять без внимания. Суворов не обладал таким миролюбием: всякое лыко шло у него в строку. С его стороны не делалось почти ничего для поддержания доброй связи с зятем. Н. Зубов тоже не очень-то старался примениться к неуживчивому старику. Служить Суворову как Хвостов, он вовсе не был расположен; быть для тестя ступенью к брату Платону тоже не желал, да едва ли и мог. Суворова затрагивало, что Николай пишет редко, да еще иногда забывает подписывать письма, и видел в этом пренебрежение, хотя и сам часто писем не подписывал. Он находил, что зять тянет больше к брату, чем к тестю и при недоразумениях не оказывает ему содействия. "Князь Платон лгал и обманывал, а граф Николай ему потакал, и ему недосуг было ни строчки писать, а досуг было зайца гонять... Я от несбыточных услуг Зубовых удалился; граф Николай может быть скорее инструментом князя Платона, по недоразумению или невинно; чего ради ему нет никакой нужды иметь со мной переписку, а о здоровье и вы скажете. Равно мне, если он меня будет называть отцом или сыном; я ему приятель", пишет Суворов Хвостову. "Наташа отдана мужу, тако с ним имеет связь; он ко мне не пишет, я к ним не пишу. Божие благословение с ними! Естественно муж имеет связь с братьями; обоюдно для брака муж и я имели связь, по совершении его она кончилась. Родство и свойство мое с долгом моим: Бог, Государь и Отечество. Месяц от вас писем не было, я не хотел и к вам писать".

Впрочем это выдержки из писем за 7-8 месячный период, а потому кладут слишком густую тень, которая на самом деле перемежалась просветами. Если бы понадобился вывод, кто же был главной причиной плохих отношений, то справедливо указать на Суворова.

К дочери он продолжал питать привязанность, но прежние горячие и нежные её заявления встречаются реже. Оно и понятно после лихорадочного его желания выдать Наталью замуж и стать человеком свободным. Цель была достигнута, дочь стала отрезанным ломтем; естественно, она тяготела к мужу больше, чем к отцу, жила с мужем хорошо, и отец успокоился. Он не забывает ее почти ни в одном письме к Хвостову, посылает благословение и иногда обращается к ней с несколькими словами. В январе 1796 она родила мертвую дочь, когда отец находился в Петербурге. В октябре была уже во второй половине своей второй беременности. Суворов писал её мужу: "Благослови Бог Наташу в её беременности; желаю ей благополучного конца". Вообще отношения между отцом и дочерью хорошие и спокойные; размолвки с зятем не ведут к размолвкам с дочерью.

На смену дочери явился сын. До 11 лет он жил при матери в Москве. В сентябре 1795 Суворов первый раз упоминает о сыне в письме к Платону Зубову: "Монаршее к сыну моему благоволение я имел счастие получить; посредство вашего сиятельства в сем случае обязывает меня всепокорнейшею вам благодарностью, и я желаю, чтобы он был полезен высочайшей службе". Видно, Аркадию предстояла перемена судьбы и Государыня, в знак внимания к отцу, оказала ему в чем-то свое благоволение.

Из Москвы сын был вызван в начале 1796 и назначен камер-юнкером к великому князю Константину Павловичу. По свидетельству современника, 11-летний сын Суворова "под униженной и странной личиной скрывал гордую, повелительную и впечатлительную душу".

Отец не мог взять на себя его воспитания и образования; к подобному труду он не был ни склонен, ни способен; к тому же предстояла скорая поездка на юг. Естественно было поручить Аркадия попечению его сестры; Суворов так и поступил, а граф Николай Зубов взял на себя надзор за педагогической стороной дела. Поручив своего сына его сестре и ее мужу, Суворов приставил к Аркадию воспитателя и приискал учителей. Воспитателем был взят иностранец де Сион, кажется по рекомендации Платона Зубова принятый в русскую службу с чином майора. Из учителей известен Микулин, преподававший в фортификационных классах кадетского корпуса. Николай Зубов пишет Суворову, что Аркадий "учится математике на основаниях алгебры, но не так, как бы готовился в академики; Микулин показывает ему при каждом уроке военные чертежи, кои он копирует изрядно и вообще к рисованию имеет безошибочное воображение. Сион, со своей стороны, довольно попечителен и, не притупляя в нем врожденного живого характера, преподает ему добрые правила; по желанию брата, князя Платона, Аркадий нередко у него бывает и, одним словом, много предвещает доброго". Со своей стороны Микулин пишет отцу, что сын "занимается разрешением задач, касающихся до общежития, наипаче же до военного состояния; притом для удовлетворения его склонности и для предварительного приготовления к фортификации, начал чертить архитектуру".