Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Причиною тому был низкий уровень образования и умственного развития тогдашнего русского общества, но ее усугублял сам Суворов дурным выбором своих приближенных, за редкими исключениями. Это были его сослуживцы, которым удалось ему угодить на поле сражения или в домашних делах, родственники, рекомендованные, или наконец пройдохи, сумевшие его обойти, выказавшись с выгодной стороны и замаскировав недостатки. Нахождение при Суворове таких лиц поражало даже поверхностного наблюдателя. Только в пороховом дыму эта особенность исчезала, потому что все они были люди храбрые и служили в его руках простыми орудиями. Но после боя картина менялась и тем резче, чем ближе знали Суворова его приближенные. Этот недостаток стал особенно заметен впоследствии, в Польскую войну, но уже и во вторую Турецкую невысокие качества Суворовских приближенных и дурное их на него влияние были фактом несомненным и засвидетельствованы лицом, заслуживающим полной веры. Подполковник Сакен (впоследствии фельдмаршал) в частном письме 31 июля 1789 года говорит: "я постоянно слыхал о его странностях, но был лучшего понятия о его справедливости и его качествах домашних и общественных. Он окружен свитою молодых людей; они им управляют и он видит их глазами. Слова нельзя ему сказать иначе, как через их рты; нельзя приблизиться к нему, не рискуя получить неприятности, на которые никто не пойдет по доброй воле. Им одним принадлежит успех, награда и слава. Я не могу добиться здесь команды над батальоном, потому что один из его любимцев, его старый адъютант, не принадлежащий даже к армии, имеет их, да не один, а два. Надо быть философом, даже больше, чтобы не лопнуть от всех несправедливостей, которые приходится здесь выносить".

Письмо писано под горьким впечатлением, сгоряча, а потому страдает преувеличениями. Например батальон, которого добивался так Сакен, он получил несколькими днями позже вместе с партиею казаков, для занятия отдельного поста в Фальчи, следовательно сетования его были слишком поспешны. Есть и другие преувеличения, но в основном Сакен прав. Суворов совмещал в себе такие крайности и противоречия, что только сводя их в одно целое, получим правильное понятие об этой оригинальной личности.

Кроме служебных и научных занятий, Суворов вел деятельную переписку. Он переписывался с Потемкиным не только как подчиненный, но и как вообще пользующийся его доверием человек; темою для переписки служили между прочим и современные политические обстоятельства. Писал он также дочери, управляющим имениями, принцу Кобургскому, который и со своей стороны не скупился на корреспонденцию. Он заверяет Суворова, что несмотря на свою высокую степень (фельдмаршал), продолжает состоять в его распоряжении, и это послужит только к скреплению дружбы, которая родилась на Марсовом поле и окончится в полях Елисейских. Одобрение целого света для него не так приятно, как похвала его уважаемого друга, которому он обязан наибольшей долей своей боевой репутации. Он выражает надежду, что их разлука не протянется долгое время и что он, Кобург, в состоянии еще будет пользоваться советами и примером Суворова, дабы наводить страх и ужас на неверных. "Моя полнейшая вам преданность, мой дивный учитель, не уменьшится никогда, ни от пространства, ни от времени". Несколько позже, уезжая с войны в Венгрию, принц больше всего жалел, что расстается с Суворовым. "Я умею ценить вашу великую душу, нас связали великие события, и я беспрестанно находил поводы удивляться вам, как герою, и питать к вам привязанность, как к одному из достойнейших людей в свете. Судите же, мой несравненный учитель, как тяжело мне с вами расставаться" .

Образ жизни и вся обстановка Суворова на зимних квартирах, скромные и простые до отрицания всякого комфорта, во время кампании нисходили до лагерного и бивачного солдатского обихода. Один из посланных Потемкина попал к Суворову на обед после Рымника: в палатке была разослана на земле скатерть, и вся компания лежала перед своими тарелками. Сервировка отвечала меблировке: у Суворова не было столового багажа, а тарелки, ножи и тому подобное его люди доставали где попало. Одевался он обыкновенно в куртку грубого солдатского сукна, что было тогда разрешено Потемкиным офицерам, для уменьшения их издержек на туалет, и заслужило одобрение Императрицы. Сам Потемкин завел себе мундир из солдатского сукна; в угождение ему то же сделали и генералы, но только для показа. В жаркое время, на походе и в бою, он бывал обыкновенно в рубашке, к которой иногда пришпиливал некоторые ордена; большую тяжелую саблю возил за ним казак, даже в бою, а Суворов держал в руках одну нагайку. Он не имел экипажа и верховых лошадей, а брал обыкновенно казачью. Странности его и причуды росли вместе с его известностью, и репутация чудака утвердилась за ним во всей армии. К числу его странностей относили его ненависть к немогузнайству . Однажды в Молдавии, за обедом, произошла у него горячая схватка с военным инженером де Воланом, человеком весьма способным и образованным. Де Волан категорически не хотел отвечать на вопросы о вещах, ему неизвестных. Спор дошел до того, что де Волан выскочил из за стола, выпрыгнул в окно и побежал к себе. Суворов пустился вслед за ним, догнал, примирился с ним и вдвоем возвратился к столу.

Тем временем новый великий визирь начал наступление, и хотя двигался очень медленно, но его намерение - отбить у австрийцев Букарест, беспокоило принца Кобургского. По просьбе принца, Потемкин приказал Суворову сблизиться с австрийцами, но не сразу, а по мере движения турок; прошло полтора месяца, пока Суворов дошел до Афумаца в 10 верстах от Букареста. С большой свитой он поехал в Букарест представиться принцу, но тот его предупредил. Они встретились на полдороге, обнялись и в экипаже принца вернулись в Афумац для предварительных переговоров. Офицеры и солдаты встречались старыми друзьями, обнимались, пили за здоровье, за общий успех. Суворов привел 10,000 человек, у принца было 40,000, да притянув некоторые отряды, можно было усилиться до 60,000. Дух войск был превосходный. У турок же обнаружились зачатки внутреннего раздора, и сам визирь выказывал признаки малодушия. Во время подготовки нападения на австрийцев к нему привели крестьянина, который разглашал, что с Кобургом соединился Суворов. Визирь не поверил, но крестьянин стал ручаться головой, что это правда, что Суворова он видел вблизи собственными глазами. Визирь выронил из рук перо и сказал: "Что же мне теперь делать?"

Таким образом все складывалось в пользу союзников, как вдруг произошел поворот обстоятельств, совершенно изменивший положение дел. Пруссия готова была объявить австрии войну, для отвлечения её от союза с Россией, но министр Герцберг решился прежде испробовать последнее мирное средство. В Рейхенбахе собралась конференция из представителей заинтересованных держав, кроме России, которая отказалась от участия в переговорах, желая улаживать свои дела с Турцией без посредников.