Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Предписание Потемкина о назначении Суворова было получено под Измаилом 27 числа. Рибас остался, сообщив об этом Суворову тотчас же и прибавив: "С таким героем как вы, все затруднения исчезнут", но часть сухопутных войск под началом Потемкина уже выступила и осадная артиллерия отправлена. Весть о назначении Суворова разнеслась моментально и подействовала электрически. Все до последнего солдата поняли, в чем будет состоять развязка минувшего тяжелого бездействия, и одно из высших лиц в частном письме выразилось без оговорок: "Как только прибудет Суворов, крепость возьмут штурмом".

Суворов отвечал Потемкину 30 ноября: "Получа повеление вашей светлости, отправился я к стороне Измаила. Боже, даруй вам свою помощь".

Назначив под Измаил Фанагорийский гренадерский полк, 2 сотни казаков, 1000 арнаутов и 150 охотников Апшеронского полка, он приказал изготовить и отправить туда 30 лестниц и 1000 фашин. Сам выехал с конвоем из 40 казаков и с дороги послал генерал-поручику Потемкину приказ вернуться к Измаилу. Время было дорого, Суворов оставил свой конвой и поехал с удвоенной скоростью. Рано утром 2 декабря, после больше чем 100-верстного пути, два всадника подъехали к русским аванпостам: то был Суворов и казак, везший в небольшом узелке багаж генерала. Раздалась приветственная пальба с батарей, все оживились и просияли: в лице маленького, сухопарого, неказистого старичка явилась победа.

Осмотревшись и собрав сведения, Суворов увидел, что ему предстоял подвиг, быть может более трудный, чем он полагал прежде. Крепость была первоклассная и защищала ее целая армия, усиленная в последнее время гарнизонами покоренных русскими крепостей, которым грозил гнев Султана, обрекавший их на смерть в случае сдачи Измаила. Всего считалось, с городскими жителями под ружьем, 42,000 человек на казенном довольствии, но в сущности, по турецкому обычаю, было не свыше 35,000, в том числе 8,000 кавалерии. В военных припасах было изобилие; продовольствия имелось месяца на 1 1/2. Главным начальником был поседелый в боях Айдос-Мехмет-паша, твердый и бесстрашный воин, одинаково далекий от самонадеянности и слабодушия. Силы русских были меньше; наиболее близко к истине 28 - 31,000, в том числе меньше половины казаков. Осадной артиллерии не было; полевая имела боевых припасов не больше одного комплекта; в продовольствии и других потребностях чувствовался крайний недостаток, который пополнить было невозможно по зимним условиям и недостатку времени; больных было много. В общем итоге положение дел было очень неутешительным, тем не менее штурм был необходим в военном и политическом отношении , и потому оставалось только обеспечить его успех всем, чем можно.

Немногие дни, которыми Суворов располагал до приступа, были наполнены кипучей деятельностью. Шли переговоры с турками, велась переписка с Потемкиным, собирались сведения через шпионов, возводились батареи, обучались войска. Рибас доносил Суворову каждый день о постройке и вооружению батарей на Чатале, о результатах канонады, о работах турок, о их замыслах. Через несколько дней у него все было готово к атаке, и каждый солдат знал свое место и дело. На сухом пути на топливо резали тростник и камыш, заготовили 40 штурмовых лестниц и 2000 больших фашин. От Галаца вызваны маркитанты с провизией. Суворов объезжал полки, говорил с солдатами так, как только он один умел говорить, вспоминал прежние победы, не скрывал серьезности положения и больших трудностей предстоящего штурма. "Валы Измаила высоки, рвы глубоки, а все-таки нам надо его взять: такова воля матушки-Государыни". Солдаты отвечали, что с ним возьмут, и в словах их звучала спокойная уверенность. Суворов выбрал место в стороне, приказал насыпать вал и вырыть ров. Сюда высылались солдаты из полков и практиковались в переходе через ров, эскаладирования вала и т.п. Ученья делались ночью, чтобы не возбуждать внимания турок; в программу входил и удар штыком, но не в пустое пространство, а в фашины, представлявшие турок.

Рекогносцировки производились несколько раз; в них принимали участие генералы и штаб-офицеры, дабы все штурмующие колонны были ознакомлены с верками, против которых им придется действовать. Суворов сопровождал их, а руководил рекогносцировкой особый офицер. Когда выяснили основные подробности неприятельской обороны, заложили на флангах по две батареи с 40 полевыми орудиями. Батареи имели цель замаскировать намерение штурмовать крепость и усыпить бдительность турок надеждой на осаду. Турки пытались разрушить эти батареи своим огнем, но без успеха.

Суворов не возлагал на переговоры них большой надежды. Двукратное отступление русских от Измаила в прошлом и нынешнем году давали туркам надежду на такой же исход и третьей попытки. 1 декабря Рибас получил от Потемкина письмо на имя измаильского сераскира, которое следовало передать по прибытии Суворова. Потемкин предлагал сдать крепость, обещая отпустить войска и жителей за Дунай с их имением, грозил иначе участью Очакова и в заключение сообщал, что для исполнения назначен генерал граф Суворов. Суворов послал и свое, дав сроку на ответ 24 часа; он приложил записку: "Сераскиру, старшинам и всему обществу. Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление - воля; первый мой выстрел - уже неволя; штурм - смерть. Что оставляю вам на рассмотрение".

Один из пашей разговорился с посланным офицером, знавшим турецкий язык, и сказал ему: "Скорее Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил". Сераскир же отвечал на другой день, к вечеру. Он прислал довольно длинное письмо, сущность которого состояла в отказе, если не будет разрешено послать двух человек к визирю за повелением, если не дадут сроку 10 дней вместо 24 часов и не заключат на это время перемирие. Турки хотели затянуть дело, но они имели дело не с Потемкиным и не с Кобургом. Сераскир прислал парламентера и 9 числа, как будто за ответом: ему не хотелось считать дело безвозвратно оконченным. Суворов отвечал словесно, что если в тот же день не будет выставлено белое знамя, то последует штурм, и никто не получит пощады. Белое знамя не показалось, участь Измаила была решена.

В тот же день Суворов собрал военный совет. Советоваться ему было не о чем, но поступая так, он действовал на основании закона и пользовался этим, чтобы передать другим принятое решение, сделать свой взгляд их взглядом, свое убеждение их убеждением. Это трудно для ординарных начальников, не возвышающихся ничем, кроме своего положения, но легко для таких, как Суворов. Немного говорил Суворов, и однако увлек всех, увлек тех самых людей, которые несколько дней назад считали штурм невозможным. Младший из присутствовавших, бригадир Платов, произнес слово штурм, и штурм был решен всеми 13 лицами без исключения.