Сергей Сорочан - Ромейское царство [Часть 2]

При Алексее I Комнине (1081–1118 гг.) грамматическая школа для сирот, собранных из разных стран, была учреждена при знаменитом сиротском доме — орфанотрофионе Св. Павла около Акрополя. Анна Комнина писала, что ученики стояли вокруг восседающего учителя: «…там можно увидеть обучающегося латина, говорящего по-гречески скифа, ромея, изучающего греческие книги, и неграмотного грека, правильно говорящего по-гречески».

Наконец, в ту же Комниновскую эпоху, в XII в. под покровительством Патриарха Константинополя была создана Патриаршая школаиз двенадцати учителей, включая наставников по Псалтири, Посланиям Апостолов и Новому Завету (именно последний был известен как икуменикос дидаскалос — «вселенский учитель»). Судя по всему, школа готовила в основном кадры уже для церковной администрации, да и учителями здесь были ученые церковники высокого ранга, такие как великий сакелларий столичного храма Св. Софии Феодор Мелитиниот. Часто ее школяры участвовали в выполнении обязанностей духовенства. И хотя здесь, наряду со священными текстами, изучали математику, механику, оптику, медицину и философию, именно Патриарх занял ключевую роль в развитии византийского высшего образования. Назначение директора в эту школу проходило при его непосредственном контроле. При школе была богатая патриаршая библиотека, включавшая в себя канонические книги, творения Отцов Церкви и даже еретические сочинения. Их хранили в специальном, тщательно запертом сундуке или шкафу, чтобы не вводить в искушение непросвещенные умы.

Отдельные школы, которые трудно отнести только к числу средних, существовали при некоторых знаменитых столичных церквах и монастырях, сиротских домах. Так, при величественной церкви Свв. Апостолов — Апостолионе, красиво расположенном на вершине Четвертого холма Константинополя, наряду с грамматикой, риторикой, арифметикой, музыкой, обучали еще и медицине, причем обучение носило характер обсуждений-семинаров. Начиная с X в. здесь собирались, чтобы обсудить образовательные методики: грамматики, риторы и диалектики — в притворе храма, а медики, математики и те, кто занимался геометрией и музыкой, — во дворе-атриуме. Когда споры становились слишком жаркими, просили вмешательства Патриарха.

За неимением лучшего гида, чем Николай Месарит, послушаем, что около 1200 г. он с восторгом говорил об этой второй по значимости после Св. Софии церкви Константинополя: «Вокруг нее растет крокус, бальзам и лилии, свежий лотос и гиацинт, роза и олеандр. Тот, кто ходит по верхней галерее храма, наслаждается видом моря и с севера, и с юга, а каким простором можно любоваться за пределами стен! К востоку от церкви расположена школа. Здесь обучают словесности, и повсюду разложены книги. Младшие постоянно зубрят уроки и снуют туда-сюда среди колонн, а другие несут под мышкой тетради, старшие школьники решают задачи, а дальше вы заметите тех, кто осваивает счет на пальцах. Всякий прохожий, видя описанную здесь школьную жизнь, сам захочет стать учеником и учиться всю жизнь. Отцы со всего Города посылают сюда своих детей; те носятся вокруг церкви, и их гомон подобен щебетанию птиц».

После 1204 г. сведения о высшем образовании в Византии становятся крайне скудными и противоречивыми. Судя по всему, именно Церковь и Патриарх продолжали играть в этой области ведущую роль. Так, в конце XIII — первой половине XIV вв., образование доступное и для мирян, и для клириков сохранилось в константинопольских монастырях — Христа Акаталепта , то есть Непостижимого, где преподавал высокоученый монах Михаил Плануд, и Хора, где учительствовал не менее выдающийся ученый своего времени Никифор Григора. По сути дела, это были унифицированные учебные заведения, в которых можно было получить дополнительное частное образование. В них изучали классиков, риторику, математику, астрономию, медицину и готовили кадры как гражданских, военных, так и церковных чиновников. При Палеологах вновь была открыта школа Св. Павла при одноименном прославленном орфанотрофионе, причем ее учителя получали зарплату, а ученики — стипендии. Но, в любом случае, структура, масштаб, число школяров таких учебных заведений стали еще более ограниченными, чем прежде. Недаром византинисты насчитывают в XIV в. всего лишь около сотни поименно известных интеллектуалов. Именно на таких интеллектуалов опирался в управлении, сосредоточившемся исключительно во Дворце, высокообразованный василевс Мануил II Палеолог (1391–1425 гг.), а последних из них, совсем уж редких, штучных, привез с собой на Ферраро-Флорентийский собор в 1438 г. василевс Иоанн VIII Палеолог. Византийские же «университеты» сошли на нет, исчезли, видимо, еще до конца падения остатков Ромейского царства, что весьма симптоматично.

Ромеи знали как времена активных интеллектуальных поисков, так и времена застоя, но, как мы уже убедились, не были бездарным и отсталым народом. Их страсть к просвещению всегда отличалась искренностью и глубиной, хотя количество книгочеев, старательно изучавших науки, в целом было невелико. Высокая культура ограничивалась в основном людьми, близкими к императорскому двору, и некой, пользуясь выражением питерского византиниста Игоря Павловича Медведева , «ученой республикой» из немногочисленных византийских интеллектуалов, живших по своим законам и обычаям. Причем это была культура мира, для которого Священное Писание стало источником всякого знания. По сути дела, ромеи не нуждались в других сочинениях, хотя всегда самым трепетным образом относились к античному наследию.

Спасение эллинизма началось уже на заре византийской эры, когда в Новом Риме по распоряжению императора Констанция (337–361 гг.) стали масштабно копировать античные папирусы. Этот процесс переживал подъемы и спады, но не прекращался никогда. Даже в самые суровые часы в гибнувшем, охваченном чадом пожаров Константинополе, в мае 1453 г. находились книжники, которые, вопреки всему, под чудовищную канонаду турецких пушек, продолжали переписывать старинные рукописи, не обращая внимание на рушившийся мир. Об этом свидетельствуют лишь скупо оброненные слова на полях манискрипта-копии.

Следует учесть, что византийцы не имели общепринятых критериев того, что возможно, а что нет. Другими словами, у них не было чувства невозможного. А без этого немыслимо то, то мы называем «наукой». Научные концепции ромеев, как и большинства западноевропейских интеллектуалов средневековья, были достаточно «примитивными» с нашей точки зрения. Они базировались в значительной степени на античном наследии Александрийских школ. Основанные на так называемом тетрактис тон мафематон, или квадривии (quadrivium) — дословно «перекрестке четырех путей»: арифметике, геометрии, астрономии и музыке, научные изыскания в Ромейском царстве строились на использовании трудов таких античных писателей, математиков, физиков, астрономов, изобретателей как Евклид, Архимед , Птолемей , Герон , Диофант Александрийский , Феон Александрийский и др.