Андрей Савельев - Троянская война. Реконструкция великой эпохи

Одиссею досталось не только от богов, но и от последующих эпох. Как звучало его имя во времена Гомера, мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Привычное для Гомера «Одусеус» может происходить от указательного местоимения «этот» или «вот этот» — о-де или э-де. Или от «одитас» — путник, путешественник («одос» — дорога, путешествие). Это вполне соответствует литературному образу. Что не спасло имя Одиссея от диалектных искажений, которые могли возникать также и из-за неправильного чтения. В Средней Греции бытовало «Олуттеус», на Пелопоннесе — Олиссеус (фратрия олиссеидов), у этрусков — «Утусе», у италийцев — «Уликсес». От латыни к русскому звучит уже «Улисс». Все эти искажения могли возникнуть только в течение длительного времени, что подтверждает древность гомеровского эпоса, далеко отстоящего от классических времен Древней Греции.

Трагедии классического периода Древней Греции — неисчерпаемый источник для «опровержений» Гомера. Литературу, которая использовала эпос Гомера и добавляла отсутствующие в нем фрагменты для реализации художественного замысла, направляют против истории. Укоризна Аякса в отношении Одиссея во время суда по поводу доспехов Ахилла в обрывке не дошедшего до наших дней произведения Еврипида содержит утверждение-вопрос: «Но Антиклея уступила Сизифу / А не она ли мать, тебя родившая?» Подобные же намеки, что Антиклея вступила в связь с Сизифом незадолго до брака с Лаэртом, имеются также у Софокла. Никаких свидетельств подобного рода вне литературного творчества не существует — разве что упоминание этой версии у Гигина. Но даже Нестору Сизиф приходится дедом. Или речь идет вообще о другом Сизифе, о котором нам ничего не известно. Впрочем, официальное родословие Одиссея в любом случае следует от Лаэрта, а отчаянные попытки уязвить его со стороны литературных героев не имеют отношения к исторической правде. У Гомера и Гесиода Одиссей называется только сыном Лаэрта.

Нас больше интересует другое: почему Одиссей считался царем Итаки при живом Лаэрте? И почему Лаэрт оказывается в столь бедственном положении в отсутствие Одиссея — работает в саду вместе со своими рабами. При этом толком неясно, кто осуществляет власть на Итаке. Телемах может собрать народное собрание, но оно бессильно перед наглостью группировки женихов Пенелопы, чей новый муж, надо полагать, должен унаследовать царские полномочия, обойдя при этом Телемаха.

По первой проблеме мы можем лишь высказать предположение, что Лаэрт оставался царем, но не Итаки, а «не только Итаки» — формально подчинял себе группу территорий, определил сыну в удел Итаку, но был низложен и оказался при сыне — на подконтрольном ему острове. Поскольку зачастую наследование в эпоху Троянской войны шло не к сыну, а к более старшему и славному зятю, то предполагаемая гибель Одиссея открывала возможность женихам Пенелопы претендовать на царство Лаэрта — вместе с Итакой. Таким образом, Телемах лишался одновременно и отцовского, и дедовского наследия.

Правда, следуя логике наследования от зятя, Одиссей должен был стать царем, женившись на Пенелопе, дочери Икария. К Итаке Икарий точно не имеет отношения. Но где же тогда наследство Одиссея в Аркадии или в Лаконии — в землях Икария? Икарий — единоутробный брат Тиндарея, тестя Агамемнона и Менелая. И это значит, что его династический статус в Пелопоннесе очень высок. Неслучайно к нему возводятся спартанские геналогии. Аполлодор определяет царство Икария в Акарнании — материковой части Греции как раз напротив Итаки, где он оказался как колонист после изгнания из Спарты Гиппокоонтом. Таким образом, даже при наличии у Икария сыновей, Одиссей мог претендовать на его престол. Но он уже был царем, и поэтому его претензии не могли играть никакой роли — фаворитом при живом царе он не был также и по причине своего долгого отсутствия на войне. Икарию, скорее всего, наследовал его сын Левкадий, получивший имя как эпоним о. Левкады близ Акарнании.

Догадки о том, что Икарий и Икар — это одно лицо, а о. Икария и омывающее его Икарийское море близ малоазиатского побережья, мы оставим «аналитикам». Здесь налицо явное совмещение двух не связанных между собой сюжетов — эпического и мифического. Также, как не связаны между собой Левкадий и о. Левка, где предание размещает души умерших. И тем более, все это не имеет отношения к Одиссею, и никакие спекуляции с созвучными или даже тождественными именами и топонимами не прибавляют к образу Одиссея ровным счетом ничего.

Соблазн «аналитика» состоит в том, что ему хочется не столько приобщиться к древнему эпосу, но и возвыситься над его автором, уличив его в противоречиях. Не объяснив непонятное, а сделав непонятное абсурдным. Мы не только не будем следовать такому подходу, но и намерены считать его антинаучным и даже безнравственным.

Одиссей стал самым популярным персонажем Троянской войны только потому, что о нем сложена «Одиссея», в которой гораздо больше литературного, чем летописного жанра. И этим «Одиссея» отличается от «Илиады». Занимательность «Одиссеи» очевидна и в наши времена — сказочный мотив в ней знаком каждому, кто хотя бы слышал имя Гомера. И для аналитика исключительность Одиссея — очень удобное обстоятельство, чтобы забрать его из «Илиады» — якобы, как инородное тело, как отблеск литературного сюжета, которые запечатлен в эпосе о Троянской войне. Мол, это результат популярности литературного героя — скорее всего, просто выдуманного ради развлечения публики.

Если считать, что «Одиссея» — просто любопытная выдумка, и что все упоминания Одиссея в «Илиаде» оттуда нужно удалить, — вся история рассыпается. К чему тогда деятельность «аналитика»? Мы уже предлагали представить себе археолога, который вместо того, чтобы тщательно склеивать обнаруженные черепки древних керамических сосудов, начинает разбивать вдребезги даже относительно целые их части. Это выглядит абсурдным. Но столь же абсурден и подход «аналитиков», которые не могут себе представить, что помимо «Одиссеи» могли существовать эпические повествования и о других героях Троянской войны. Одни значительными фрагментами вошли в «Илиаду» и произведения эпического цикла, другие оказались просто утраченными в тот период времени, когда микенская цивилизация исчезла, а на ее месте мучительно рождалась античная цивилизация.

«Аналитик» не прочь уличить Одиссея в самозванстве. Действительно, про него в «Илиаде» не сложено отдельной песни — чего удостоены многие герои. Правда, эти песни демонстрируют каждый раз попытку частного успеха отдельного от остального войска — именно поэтому герой как будто специально прославляется. Одиссей же всегда с войском. Ведь его собственный отряд крайне малочисленен. И поэтому он именно руководит войском, наряду с другими героями и царями. Хотя может показаться, что его роль второстепенна, и все его действия происходят в присутствии других героев. Но именно таков должен быть разумный полководец, который никогда не бросает сподвижников ради личной славы.