Нэнси Митфорд - Король-Солнце [The Sun King]

Мадам Фонтсвро — самая красивая и самая умная среди сестер — была монахиней, хотя призвания к это­му не чувствовала; король сделал се аббатисой монас­тыря Фонтсвро. Он любил ее компанию. Балы аббатиса не посещала, но виделась с королем всякий раз, когда навещала Атенаис. Фонтсвро была доброй монахиней, превосходной настоятельницей и образованной женщи­ной; в свободное время она занималась переводами Пла­тона. Как и остальные члены семьи, она ценила шутку. Находясь в Париже, она водила мадам дс Монтеспан на проповеди одного иезуита, который был как две капли воды похож на герцога Вивона. Они покатывались со смеху, глядя на двойника своего нечестивого братца, одетого в сутану и изрекающего праведные слова, ко­торые сопровождал жестикуляцией, приличествующей духовному лицу.

Вот как охарактеризовал сестер аббат Тестю: «Ма­дам дс Тьянж разговаривает, как женщина, которая читает, мадам де Монтеспан — как женщина, которая мечтает, а мадам де Фонтевро — как женщина, которая говорит».

Госпожа Монтеспан устроила брак своей юной бед­ной и набожной племянницы мадмуазель де Тьянж с одним из племянников Мазарини, герцогом дс Нсве- ром, который, по словам мадам де Севинье, совал руки куда не следует. Он предавался «итальянскому пороку» (содомии) и, говорят, испортил Мсье, брата короля. В молодости его посадили в тюрьму за то, что он крестил свиныо. Король поддержал этот брак. Ко всеобщему удив­лению, он оказался счастливым.

Госпожа Монтеспан и госпожа Тьянж получали про­центы с продаж мяса и табака в Париже, а также имели множество других привилегий, позволивших им сколо­тить неплохие состояния. В то же время гордость Мон­теспан не позволяла принимать от короля в качестве подарков драгоценности. Вероятно, дело было в том, что украшения, полученные от него во временное пользование, были лучше и дороже тех, которые он мог подарить.

С 1674 году визиты короля в Версаль стали более продолжительными. Перестроенный дом был уже более или менее пригоден для жилья и мог вместить королев­скую семью и несколько иридворж^к и сановников. У министров теперь были здесь собственные апартамен­ты, что давало им возможность привозить с собой архи­вы и нормально работать, как это всегда было, когда двор, сопровождаемый большим обозом, выезжал в Фонтенбло. Покои Людовика XIV, его супруги и фаво­ритки тоже были готовы. Король обитал на первом эта­же старого дворца в покоях своего отца, окна которых выходили на восток и запад. Гостиные частных королев­ских покоев находились справа от его спальни и выхо­дили на юг, в Мраморный двор, который являлся дело­вой частью дворца, местом, куда прибывали и откуда уезжали обитатели и гости шато. Короли, жившие в Вер­сале в разные времени, любили вести негласный над­зор за всеми этими передвижениями. У Людовика XV было даже свое секретное окошко, через которое он мог наблюдать за происходящим во дворе, оставаясь при этом незамеченным. Людовик XVI пошел еще дальше - установил подзорную трубу. Мраморный двор называли иногда Луврским двором, поскольку он был открыт только для тех, кто имел привилегию въезжать на каре­те на большой квадратный двор Лувра; речь идет о прин­цах, герцогах, маршалах Франции и посланниках.

Покои королевы тоже располагались на первом эта­же — в южной части «оправы», то есть нового здания; к ним вела красивая Лестница королевы, проходившая через комнаты охраны и приемные, образующие ныне большую картинную галерею. Из окон ее спальни и бу­дуаров открывался вид на Оранжерею, Швейцарский резервуар п поросшие лесом холмы Сатори. Здесь, в своей спальне, Анна Австрийская и умерла. Позже в этих же покоях скончались королева Мария Лещинская и две дофины. Здесь же родились девятнадцать королевских от­прысков. К сожалению, Версаль так и не увидел второй Анны Австрийской, королевы, отвечавшей всем запро­сам Людовика XIV. В его представлении королева долж­на была не только сиять в обществе, отличаться воспи­танием и служить украшением королевских живых картин, но и уметь управлять придворными и проявлять интерес к их человеческим нуждам. Мария Терезия пре­восходно знала, как вести себя на церемониях; была хорошо воспитана. У Людовика не было причин сты­диться ее, как, впрочем, нс было и причин гордиться супругой. По уровню своего развития она оставалась ре­бенком; любила играть с маленькими собачками и по­лоумными карликами; живя во Франции, так и не на­училась грамотно говорить но-французски. На своих подданных Мария Терезия не производила никакого впечатления. Хорошенькая личиком, она не была при­влекательной. У нее были короткие ноги и черные зубы от злоупотребления шоколадом и чесноком. Король пи­тал к жене нежные чувства и обращался с ней по-оте­чески. Она же обожала его, но избегала оставаться с ним наедине — это приводило ее в смущение. Одного доброго взгляда царственного супруга бывало достаточ­но, чтобы она весь день чувствовала себя счастливой. Она верила всему, что он ей говорил, сама все ему рас­сказывала. Мария Терезия часто страдала от приступов ревности. Когда начался роман Людовика с Луизой де ла Вальер, она пыталась протестовать, отказавшись спать с королем. Это был не самый лучший способ обратить на себя внимание неверного супруга. Наоборот, такое поведение еше больше отдалило Марию Терезию от мужа. Потребовались месяцы и вмешательство королевы-ма­тери, чтобы восстановить их нормальные взаимоотно­шения. «Хозяйка усадьбы», как звала ее мадам де Севи- нье, в дальнейшем к подобному средству больше нс прибегала. По сведениям различных источников, у ко­роля и королевы была чернокожая дочь, которую они держали в монастыре близ Мелена. Маленькая «маври­танка» действительно там проживала, и, когда двор выезжал в Фонтенбло, се регулярно навешали либо королева, либо другие дамы королевской фамилии. Яв­лялась ли она на самом деле дочерью Марии Терезии и Людовика XIV, мы, вероятно, уже никогда нс узнаем.

У брата короля герцога Орлеанского, известного под именем Мсье, во дворце в 1674 году были временные апартаменты. Когда шато разросся, Мсье получил там великолепные покои. Пока дофин не вырос, значитель­ной фигурой при дворе оставался Мсье. Людовик был предан брату, хотя часто не принимал его всерьез. Все что он ни делал и ни говорил, король воспринимал как шутку, причем шутку дурного толка. Внешне герцог Орлеанский являл собой! карикатуру на своего брата: ростом он был на треть ниже Людовика, имел более выраженные восточные черты лица, был смуглым и чер­ноглазым. Был женат дважды, имел любовницу и один­надцать законных детей, семь из которых умерли в мла­денчестве или появились на свет мертворожденными. Его называют «дедушкой Европы»: потомков герцога Орле­анского можно найти в каждой королевской семье Ев­ропы, исповедующей римско-католическую религию. После Людовика XIV все правители Франции, включая Марию-Антуанетту и сына Наполеона, вели свое про­исхождение от герцога Орлеанского. Он во всем стре­мился походить на Генриха III, даже в набожности, хотя заметим, что в этом в большей степени сказалась его любовь к церемониям. Воспитанный дальновидным Ма- зарини и Анной Австрийской, он совершенно не инте­ресовался государственными делами, чтобы не смущать своими политическими амбициями царственного брата.