Евгений Добренко - Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 1

Иван Владимирович, подумав, сказал:

– То, что ты их в это время не изнеживал, хорошо! Особенно это верно там, где в происхождении участвовал южный сорт. Но ветки полудикие, которые ты наблюдал, надо было удалять, чтобы дать возможность лучше развиваться верхним, более культурным побегам. Это очень важно для молодого гибридного растения… От этого сеянцы вырабатывают более культурные качества и постепенно совершенствуются. Да, это очень важно, – задумчиво прибавил Мичурин (12–13).

Так в доступной форме излагается теория наследственности приобретенных признаков, к которой Мичурин якобы пришел в итоге многолетних наблюдений. Он отправляет своего послушника Черненко «в мир» и ставит перед ним задачу создать морозоустойчивые сорта яблок, «чтобы свежие плоды не переводились у нас круглый год» (14). Тот отправляется на Тамбовщину, где «под руководством Мичурина научные работники боролись за новые сорта, которые отличались бы скороплодностью, обильной урожайностью, зимостойкостью и высокими вкусовыми качествами». Здесь Черненко предстоит совершить свой главный подвиг. Его мысли полностью заняты тем, как создать «яблочный календарь», чтобы советские люди имели свежие яблоки круглый год. Переживания и размышления героев оформляются в образцовом соцреалистическом нарративе:

Порой, проснувшись среди ночи, Семен Федорович лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к ровному дыханию спящих детей, к паровозным гудкам, доносившимся с железной дороги.

Наталья Яковлевна обычно делала вид, что спит, но однажды не выдержала.

– Ты что, все насчет летнего сорта? – шепотом осведомилась она.

– Да, Наташа.

– Посоветовался бы с Иваном Владимировичем.

– Чтобы он за меня все сделал? – Помолчав, Семен Федорович сказал: – Здесь, на Тамбовщине, Наташа, совсем нет хороших летних сортов яблонь. Надо, чтобы они были. – Он все так же шепотом стал размышлять вслух… (17)

После долгой, на несколько страниц, беседы о селекции жена, наконец, засыпала, «но сам-то он засыпал нескоро. И сколько еще бессонных ночей провел Семен Федорович в раздумье: как создать хороший летний сорт? Что взять для скрещивания?» Выясняется, впрочем, что бессонницей герой страдал с раннего детства, когда Сене «мерещились выращенные им самим огромные сады, где растут деревья, которых еще не было на свете. Их создал селекционер Семен Черненко» (20).

Став селекционером, наш герой рассуждает о новом сорте так, чтобы это было доступно крестьянской аудитории. Описание селекционного процесса мало отличается от того, каким гоголевская Агафья Тихоновна воображала идеального жениха:

Он рисовал в своем воображении плод, который может появиться в результате скрещивания. Да, он должен быть крупным, типа Папировки, но вместе с тем более красивым, нарядным. И вкусным, гораздо вкуснее, чем Папировка или Анис. И окраску хотелось бы создать понежнее, чем у Аниса. Тот надевает нарядное платье поверх грубой зеленой рубашки. «Мы наше яблочко принарядим иначе» – думал Семен Федорович… (19)

Затем, по законам агиографического жанра, следует драма: герой вступает в борьбу с профессорами-схоластами, которые хотят загубить «живое дело». Во всех неудачах селекционера (точно как у Лысенко) виноваты недобросовестные исполнители или бюрократы. Среди них – председатель райисполкома Потемков. Здесь следует заметить, что в начале книги читателя предупреждают, что «наряду с подлинными энтузиастами – друзьями Мичурина в книге фигурируют люди, так или иначе тормозившие развитие плодоводства в Мичуринском районе. Фамилии их изменены» (3). Видимо, это относится и к Потемкову – болтуну, который ничего не делает для селекции и лишь создает видимость благополучия в районе (чем, надо полагать, должен походить на Потемкина). Черненко жалуется Потемкову на то, что зайцы уничтожили молодые деревья.

– Не до того, Семен Федорович. Знаете, какое у нас нынче горячее время?..

Черненко подумал, что он круглый год жалуется на «горячее время».

– Ну, я сейчас подъеду туда, – заключил Потемков. – Я им всыплю!

Прощаясь, он заверил Семена Федоровича:

– Вы не беспокойтесь, дорогой. Нынче трудновато нам. С надоем молока отстаем, да и других забот хватает. Но мы и это дело двинем. А как же! Наш район – родина этого самого… мичуринства. Мы еще так разовьем садоводство…

Ничего более от Потемкова добиться не удалось. В райкоме партии селекционера также лишь заверили, что садоводство еще «разовьется»… (83)

Словом, во всех бедах виновато руководство, не соблюдающее «предписания науки» и формально относящееся к важному делу, нерадивость колхозников, а то и злой умысел:

Из колхозов шли худые вести. Грызуны уничтожали молодые посадки; в старых садах завелись вредители и болезни; яблони усыхали; междурядья покрывались зарослями сорняков. Никто не заботился ни об удобрении почвы, ни о поливе деревьев. Плодов не было, и колхозники говорили, что бесполезно сажать сады.

На гибридных участках Черненко тоже кто-то из года в год раньше времени снимал яблоки с тех деревьев, которые он намеревался выделить в сорт. Никак не удавалось послать спелые плоды помологической комиссии, проверявшей достоинства новых сортов (84).

Страсти завершаются в одночасье: в Мичуринский район прибывает новый первый секретарь райкома, а сам Черненко получает Сталинскую премию. Третья часть этого жития называется «Дело Мичурина». В первой же ее главе «Нужен крутой поворот» происходит «крутой разговор» нового первого секретаря с Потемковым, который заканчивается, как и следовало ожидать, снятием нерадивого председателя райисполкома с должности. Новый секретарь райкома заверяет Черненко: «я целиком согласен с вами. Райком партии позаботится о том, чтобы колхозное садоводство развивалось как подобает и чтобы шире внедрялись новые сорта, в том числе и ваши» (95).

К концу книги стиль становится все более торжественным. На смену диалогам приходит дискурс газетной передовицы. Последняя глава «Столбовая дорога» вся написана в стиле, сочетающем патетику с языком бюрократического отчета:

Саженцы! Вот в чем особенно нуждаются сейчас садоводы страны. Участники совещания призвали всю молодежь области заложить в дни юбилея мичуринские сады на площади в полторы тысячи гектаров. Для этого прежде всего нужен хороший посадочный материал. Не случайно директор Научно-исследовательского института Белохонов в своем посвященном юбилею докладе особо отмечал, что «семенные насаждения должны быть культурным садом, а не зарослями, которые, к сожалению, имеются еще во многих питомниках» (121).

В финале читателя ожидает апофеоз мичуринского учения. Следует каскад цитат из передовой статьи «Правды» к столетию Мичурина. Затем идут высказывания о значении «мичуринской науки» китайского профессора, болгарского ученого, чехословацкого инженера, немецкого, датского, мексиканского биологов, которых цитировала «Правда». Все это подкреплялось астрономическими цифрами из той же «Правды» – сколько заложено садов и ягодников, посажено плодовых деревьев, выращено саженцев и т. д. Завершалась книга цитатами из статьи в «Правде» все того же нового первого секретаря Мичуринского райкома о том, что «в каждом колхозе наряду с решением задачи подъема ведущих отраслей хозяйства – полеводства и животноводства – можно усиленно развивать и садоводство при необходимом внимании к этому делу» (124).