Евгений Добренко - Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 1

Памятник жертвам фашистского террора Константина Барташевича (1942) в еще большей степени заимствовал у «архитектурного наследия древнего Востока». Его постройка представляла собой огромный зиккурат, который по размерам превосходил соборы Кремля. Массивность постройки сглаживалась бы огромными фризами и барельефами военной тематики, которые должны были обильно покрывать пилоны, стены и фронтоны по всему периметру огромного здания. Очевидно, что не то что человечность, к которой призывал коллег Гинзбург, но сама идея скорби совершенно чужда этим постройкам. Она полностью заменена в них монументальностью.

В этом смысле особенно интересен проект здания-монумента Сталинградской эпопеи Андрея Бурова (1943), который от «социалистического неоренессанса» пришел к поистине сверхчеловеческим формам советского Вавилона. Буров создал проект гигантской многоступенчатой пирамиды, чью массивность и статику он намеревался смягчить декором, мастером которого он вошел в историю сталинской архитектуры. В пояснении к проекту он указывал, что ступени пирамиды будут обработаны карнизами из золоченой нержавеющей стали, а блоки вертикальной облицовки должны были быть сделаны из прозрачного стекла с накладным рельефом изобретательно разработанных разнообразных орнаментальных мотивов. Сияющий «кристалл» здания должно было венчать пламя Вечного огня. Внутри пирамиды был запланирован мемориальный зал в виде огромного прозрачного шатра высотой 150 м, в центре которого должна была находиться могила Неизвестного Солдата. Вокруг основного помещения предполагалось разместить реликварий, залы трофеев и документов, библиотеки и т. д.

Все эти сооружения, как мы видели, откровенно заимствовали у античной архитектуры не столько мотивы, сколько самую идею надличностного величия, без стеснения обращаясь к традициям восточных тираний, которым какое-либо человеческое измерение было в принципе чуждо. В конце и после войны мемориальные идеи становятся все более монументальными, обретая все более экзальтированные формы настоящих религиозных пароксизмов.

Окружающий архитектуру дискурс чуда прорывается в мощных синтетических проектах настоящего мемориального Gesamtkunstwerk. Так, идея синтеза искусств пронизывала мемориальный проект, описанный в письме Сталину академика Алексея Баха, писателей Анны Антоновской, Лидии Сейфуллиной, Николая Ляшко, Осипа Черного, композитора Дмитрия Шостаковича, художника Константина Юона, скульптора Веры Мухиной и др. от 2 апреля 1944 года. Они писали, что в монументальном памятнике Отечественной войны они хотели бы видеть

величественное здание, возвышающееся в столице нашей Родины. Сочетание мрамора и красок, бронзы и слова должно стать выразителем героических образов и дел. Строгий по формам и монументальный по размерам Пантеон Славы будет создан нашими лучшими архитекторами, скульпторами и художниками. Нам мыслится, что в Пантеоне Славы произведения живописи и скульптуры, оружие, знамена, трофеи будут дополняться книгами, фолиантами, художественными и документальными кинофильмами, запечатлевшими Отечественную войну, пластинками и пленкой с изображениями и голосами героев фронта и тыла [315] Памятник Победы: История сооружения мемориального комплекса Победы на Поклонной горе в Москве. С. 22. .

Это был еще вполне рациональный проект, где синтетизм оставался всецело в эстетической сфере. Куда более радикальными были проекты, в которых содержались идеи разного рода религиозных ритуалов, связанных с Победой. Таков проект, выдвинутый начальником Главного Управления учебных зданий Комитета по делам архитектуры при CM СССР А. К. Чалдымова и описанный им в письме в Правительство СССР 19 октября 1944 года. Архитектурный чиновник предлагал «разработать и сформулировать уже сложившиеся основные принципы (законы типа заповедей) поведения в личной и общественной жизни советских граждан, изложив их в простых и четких формах учения о нравственности и этике советского человека». На основании этого он предлагал «учредить новый по существу и по форме КУЛЬТ СВЯЩЕННОЙ РОДИНЫ (название может быть и иное) со своими обрядами для проведения народных празднеств, революционных торжеств, событий личной и общественной жизни граждан». Для обслуживания этого культа предполагалось «учредить как общественное сооружение духовной жизни народа ХРАМ СВЯЩЕННОЙ РОДИНЫ, где в торжественной обстановке происходят службы, посвященные тем или иным общественным и личным событиям». Этот храм, согласно проекту, – «не театр, не кино, не зал заседаний, а новый тип сооружения государственного значения, торжественно-монументальной архитектуры, с привлечением средств живописи, скульптуры, отражающих великие традиции народа, и в частности героику Отечественной войны». Этот храм «с его службами должен КАЧЕСТВЕНHO отличаться от всех культурно-массовых мероприятий, проводимых до настоящего времени. В храме должна быть создана обстановка большой торжественности, серьезности, сосредоточенности, углубленности…» Поскольку «трудно пока придумать, да и нужно ли, более сильное и оправданное историей замечательное выражение, чем колокольный звон», для придания окончательной схожести с полноценным религиозным культом автор предлагал включить его в качестве «одного из выразительных средств культа СВЯЩЕННОЙ РОДИНЫ» [316] Цит. по: Косенкова Ю. Л. Советский город 1940‐х – первой половины 1950‐х годов. С. 274. .

Подобные экстатические предложения продолжали поступать на имя Сталина. Одно из них принадлежало архитектору Г. Р. Мушегяну, предложившему на огромной территории центра Москвы по периметру – Красная площадь, площадь Революции, Лубянская площадь, Новая площадь – возвести огромный памятник. Сносу подлежала вся застройка между Ильинкой (бывш. ул. Куйбышева) и Никольской (бывш. ул. 25 октября) вплоть до Лубянки. А это не только здания Исторического музея, но и другие «здания, потерявшие значение для Москвы», такие как церковь Ильи-пророка на Новгородском подворье (XVI–XIX вв.), церковь Козьмы и Дамиана в Старых Панех (середина XVII в.), комплекс зданий Печатного двора (XVII – конец XIX вв.), церковь Успения на Чижевском подворье (1691), Собор (1693–1696) и другие здания Богоявленского монастыря (конец XVII – XIX вв.), Собор (1660–1742) и другие здания Заиконоспасского монастыря (конец ХVII – XIX вв.). А также старый гостиный двор (1791–1830), церковь Иоанна Богослова под Вязом (1825–1837), здание Купеческой биржи (1836–1875), Верхние и Средние торговые ряды (1889–1893 – здания ГУМа) и т. д.

Вокруг памятника, занимавшего всю эту территорию, предлагалось создать новую кольцевую магистраль (по счету первую в системе колец Москвы). Это кольцо должно было связать все площади центра магистралью шириной, равной ширине площади Революции, и окаймляющей памятник Победы. Сам памятник