Сергей Полехов - Наследники Витовта. Династическая война в Великом княжестве Литовском в 30-е годы XV века

Источники из архива великих магистров, хранившегося в Кенигсберге, стали вводиться в научный оборот в первой трети XIX в. благодаря усилиям уже упоминавшегося историка-аматора А. фон Коцебу и архивистов Эрнста Геннига и Йоханнеса Фойгта. В середине — конце века многие из этих документов увидели свет в рамках больших тематических публикаций по истории отдельных регионов — Пруссии, Ливонии, ВКЛ, Польши. Наиболее полная подборка по истории ВКЛ была сделана А. Прохаской в «Кодексе писем Витовта» [194], доведенном до смерти этого князя в 1430 г. Попытки издания подобного сборника для последующего времени не увенчались успехом [195]. Его подготовка остается актуальной научной задачей [196], над решением которой работает автор этих строк [197]. Пока эта задача не решена, положение лишь отчасти облегчают публикации середины — второй половины XX в. — регесты собрания бумажных документов ( Ordensbriefarchiv ) [198]и сборник источников по истории представительства Тевтонского ордена при Римской курии [199], в которых учтено много документов по истории ВКЛ в 30-е годы XV в. Ученым, изучающим события после смерти Витовта, приходится опираться на те документы, что попали в сборники источников совершенно другой тематики, а также пересказы неопубликованных писем в трудах предшественников. Это искажает исследовательскую перспективу и увеличивает объем ошибочных представлений по самым разным вопросам — от частных до принципиальных. В особенности это относится к работе А. Коцебу. Из примерно 120 документов, на которые он ссылается, in extenso он опубликовал лишь несколько, остальные же приводятся в выдержках или пересказе. О многих из них Коцебу привел неверные или неполные данные (это касается авторов, адресатов и датировок писем), в ряде случаев — неверные чтения. Достаточно сказать, что под его пером замки Свидригайла (ср. — нем. huszir ) в одном письме 1418 г. превратились в его жену ( Hausfrau ) [200], Менск ( Меnsko ) — в загадочный замок Ojrusko , из которого Халецкий сделал Бобруйск [201], а казна князя Ивана Владимировича, захваченная Свидригайлом во время похода на Литву в 1432 г. ( cum… thezauro ), — в неведомое имя собственное ( cum… Thilanco ) [202]. А главное, книга Коцебу далеко не исчерпывает круга источников Кенигсбергского архива о событиях в ВКЛ в 30-е годы XV в. [203]

Известно, что в первой трети XV в. имела место письменная коммуникация между великим князем и его вельможами, а также вельмож ВКЛ между собой, с иностранными правителями и «коллегами» [204]. Однако таких писем сохранилось очень немного [205]. Помимо архива великих магистров, в этой связи следует отметить польский коронный архив, где еще в XVI в. сохранялось (по-видимому, случайно) несколько подлинных писем участников событий на польско-литовско-русском пограничье 1433–1434 гг. Их содержание известно благодаря инвентарю этого архива, составленному во второй половине XVI в. будущим канцлером Яном Замойским [206], и копии одного из писем конца XVIII в. Послание литовских вельмож из окружения Сигизмунда Кейстутовича польскому королю Владиславу II Ягайлу от 25 сентября 1433 г. сохранилось в подлиннике [207]. Эти источники показывают «крупным планом» практику повседневных взаимоотношений между участниками военных действий по разные стороны границы. События 30-х годов XV в. и их контекст отразились в переписке полоцких властей с властями Риги и ливонского отделения Ордена, посвященной в основном торговым вопросам [208].

Третью большую группу источников, использованных в данном исследовании, составляют акты . Это внешнеполитические договоры и документы государственной власти о пожаловании/подтверждении сословных привилегий и прав собственности, акты князей и бояр ВКЛ об отчуждении и разделе владений. В ситуации военных конфликтов имела распространение еще одна разновидность актовых источников — так называемые поручные и присяжные грамоты. При этом в Средние века разнообразные акты назывались теми же словами, которые обозначали документы эпистолярного характера (рус. — грамота , западнорус. полонизм — лист , лат. — litterae , ср. — нем. — brif ).

Общая черта актов как категории источников состоит в том, что они описывают некое идеальное положение, предусмотренное в будущем (обязательства договаривающихся сторон, объем сословных привилегий и прав собственности и т. и.). Это делалось при помощи определенных устойчивых выражений, более или менее отдаленных от разговорной речи, что особенно характерно для латинских актов. При их анализе следует учитывать, что в обществе ВКЛ XV в. мало кто умел читать и писать, культура письменного делопроизводства лишь формировалась. Последнее относится в большей степени к Литве, в которой письменная культура не имела таких глубоких и давних традиций, как на Руси, а многие документы составлялись на латыни: не случайно многие сотрудники канцелярии Витовта, отвечавшие за составление латинских и немецких документов, были поляками. В июле 1422 г. некий орденский сановник (возможно, торнский комтур) так рекомендовал великому магистру своего польского информатора: тот часто ездит в посольства по королевскому приказанию и «может также сам писать и читать, так что ничто в Польше от него не скрыто» [209]. Как видим, письменность пока не стала фактором, который всецело облегчал доступ к информации. Характерны и нередкие упоминания о том, как великий князь приказал ему прочитать тот или иной текст [210], и обычное для протокола актов обращение к тем, кто их «чтучи услышит». Поэтому при анализе условий любого акта следует задаваться вопросом, как их понимали (или могли понимать) современники, как переводили (в прямом и переносном смысле) эти условия с канцелярского языка на те языки, на которых говорили и думали.

Лучше всего сохранились документы внешней политики ВКЛ — прежде всего договоры великих князей литовских с Польшей [211], Тевтонским орденом [212]и его отделением в Ливонии [213], Молдавией [214], Новгородом, Псковом [215]и Ригой [216]. Условия, закрепленные в этих документах, и форма их изложения (титулатура правителей, обращение к контрагентам и др.) позволяют охарактеризовать международное положение ВКЛ. В работе использованы и проезжие грамоты, которыми правитель гарантировал свободу и безопасность следования по подвластной ему территории [217].

Прочие актовые источники, использованные в данной работе, можно на основе их содержания объединить в группу документов о сословных привилегиях и правах собственности. Это деление опять-таки условно: права собственности могли включаться в число сословных привилегий и излагаться в договоре с соседним государством (Городельская уния ВКЛ с Польшей 1413 г.). Акты, которые фиксируют или подтверждают права отдельных социальных групп, выдавались великими князьями литовскими с конца XIV в. Какими бы важными документами ни были земские привилеи [218], их нельзя адекватно интерпретировать вне исторического контекста их возникновения, не сопоставив записанных в них норм с практикой общественной жизни. Например, мало сказать, что Городельский привилей допускал лишь литовских бояр-католиков к занятию высших государственных должностей и участию в совещаниях с великим князем. Нужно попытаться ответить на целый ряд вопросов: что это были за должности, много ли их было, какого рода совещания имеются в виду, была ли такая практика новшеством для ВКЛ или оформляла сложившееся положение и т. д. Не меньшее значение для темы данного исследования имеют привилеи для отдельных земель государства. Их, как правило, приходится реконструировать на основе позднейших документов аналогичного содержания, выделяя в них пласты, относящиеся к разным эпохам. Эту работу в конце XIX — начале XX в. начали русский ученый М. Н. Ясинский и польский историк Я. Якубовский [219], но в дальнейшем (особенно за последние 20 лет) исследователям удалось скорректировать или даже отвергнуть многие их реконструкции, а также обнаружить новые привилеи (прежде всего Новогородский привилей 1440 г. и Дорогичинский 1445 г.) [220].