Нэнси Митфорд - Мадам де Помпадур [Madame de Pompadour]

Вольтер утверждает, что поскольку эта новая политика была неизбежна, то и вполне естественна, однако его соотечественникам она совершенно не казалась естественной. Неужели теперь они стоят плечом к плечу с убийцами их отцов и братьев? Неужели Франция уже не должна защищать германские государства от чужеземных домогательств? А не начнется ли в итоге новая религиозная война? Когда были обнародованы условия договора, все заметили, что Франция обязана по нему прийти на помощь империи Габсбургов, кто бы на нее ни напал, в то время как Австрия сохраняла нейтралитет в ссоре Франции с Англией. Король, изолированный от общественного мнения, как всегда, совершил ошибку, недооценив его важность. Ничего не было сделано, чтобы подготовить французов к потрясению, которое они испытали, очутившись внезапно в одном лагере со своим извечным врагом. И народ, и военачальники ненавидели этот союз, когда он был заключен, и возненавидели его еще сильнее, когда после нескольких начальных побед французское оружие стало терпеть одно сокрушительное поражение за другим.

Всю вину за договор возложили на мадам де Помпадур. Считалось, что императрица лестью вскружила глупенькую головку маркизы, а Фридрих, наоборот, привел ее в ярость, назвав одну из своих породистых сук «Помпадур»; таким образом, все дело с начала до конца объясняли женским капризом. Но это не совсем справедливо. Ответственность за союз с австрийцами ложилась главным образом на короля, а также на государственный совет, который при всех своих прусских симпатиях предпочел изоляции политику «ниспровержения альянсов». Если маркиза в чем-нибудь и была виновата, то в выборе Берни на роль секретного дипломата. Он с самого начала совершенно растерялся и был абсолютно неспособен к такому деликатному заданию, а к тому времени как были призваны на помощь профессионалы, заключенный Версальский договор и приписываемые Лондону заигрывания с Веной уже лишили их всяческих козырей в переговорах. Им ничего не оставалось, как строить хорошую мину при плохой игре. Императрица Мария-Терезия и ее министр иностранных дел перехитрили французов, как младенцев.

Война против Англии началась, как нередко случается в подобных войнах, очень удачно для ее врагов. Маршал де Ришелье блестящим броском овладел островом Минорка, представлявшим большую стратегическую важность для английского флота. Несколько недель маршал осаждал считавшийся неприступным форт Сен-Филипп в Майоне, и страшно скучал из-за полного отсутствия женщин. Единственной его утехой оставался изысканный стол. Однако повар маршала испытывал затруднения, так как на острове было не достать ни сливок, ни сливочного масла, что и заставило его изобрести новый соус из одних яиц и растительного масла — майонез.

Наконец герцог Ришелье потерял терпение и решил покончить с этим делом. Вопреки всем правилам военного искусства и голосу благоразумия и невзирая на отсутствие штурмовых лестниц, инженеров и карты укреплений форта, он просто взобрался со своими солдатами по отвесному склону крепостного утеса, на которой еще не ступала нога человека, и взял крепость, потеряв всего шестьсот человек убитыми и ранеными. После этого весь остров оказался у него в руках (это произошло в июне 1756 года). «Герцог берет города так же легко и бездумно, как покоряет женщин», — заметила мадам де Помпадур с завистью и восхищением. Действительно, штурмовые операции были для Его превосходительства привычным ночным занятием — он вечно влезал и вылезал из окон различных спален.

Известие об этой победе, которое сын Ришелье, господин де Фронсак, привез королю в Компьень в два часа ночи, вызвало всеобщее ликование. Находившийся в изгнании архиепископ Парижский заказал отслужить благодарственный молебен в парижском соборе Нотр Дам. Старый маршал де Бель-Иль вскочил с кровати и прыгал от радости в ночной рубашке. Мадам де Помпадур устроила прием с фейерверками у себя в Эрмитаже и угощала приглашенных «по-майонски». Она простила Ришелье все его злобные выходки и написала поздравительное письмо «покорителю Минорки».

Насколько французы были довольны, настолько же англичане были взбешены. В Лондоне бились об заклад, ставя двадцать против одного, что не пройдет и четырех месяцев, как Ришелье привезут туда в качестве военнопленного. Никому и в голову не могло прийти, что можно взять приступом форт Сен- Филипп. Всеобщий гнев британцев обрушился на адмирала Бинга, не сумевшего снять осаду с гарнизона крепости. Его предали военному суду и расстреляли, несмотря на то, что Ришелье написал письмо в его защиту (или наоборот, именно вследствие этого). Французы оккупировали и Корсику, так что обстановка на Средиземном море складывалась для них самая благоприятная.

Два месяца спустя Фридрих сделал вид, будто Мария-Терезия вот-вот нападет на него, и потребовал пропустить его армию через земли Саксонии, а когда получил отказ, то занял ее столицу Дрезден. Дофина получила известие об этом от своих родственников ранним утром. В одном халате она без предупреждения ворвалась в спальню к тестю — ничего подобно не значилось в версальских анналах. Она потребовала, чтобы король сейчас же послал помощь ее отцу. Он обошелся с ней очень ласково и обещал сделать все возможное. Началась Семилетняя война.

Вспомним, что 13 декабря 1756 года король ездил в Париж и заставил свой парламент зарегистрировать согласи евыполнять папскую энциклику, а также подчинение воле короля. Парижане встретили его очень плохо. Он торжественно проехал от Ла Мюэтт до дворца правосудия по запруженным народом улицам и не услышал ни одного возгласа «Да здравствует король!», однако не было заметно, что он расстроен этим. Король испытывал полное удовлетворение ходом событий. Постановление папы наконец разрешало проблему, слишком долго занимавшую множество людей. Союз с Габсбургами, который привлек на сторону Франции также Россию и Швецию, обеспечивал надежность восточных границ и безопасность портов в Нидерландах. Уже началась мобилизация французской армии, предназначенной для отправления в Саксонию, на помощь семейству дофины, согласно союзному Договору с Австрией — шаг, пожалуй, не самый популярный, но его требовала честь. Королю не в чем было себя упрекнуть, даже совсем наоборот. Он выглядывал из окна кареты, слегка улыбаясь мрачной толпе, с чувством отца, чьи дети не понимают, что он действует им же во благо.