Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

Ришелье был одним из знаменитейших сердцеедов своего времени. Не слишком грамотный, хотя кое-что смысливший в астрономии, он был остер на язык. Его шутки так смешили регента и Людовика XV, что они прощали ему все, а прощать приходилось многое, включая вероломство. Он любил сочинять злые анекдоты. Это Ришелье распустил слух, будто бы мадам де Гринь- ян ненавидела свою мать, мадам де Севинье, и Ришелье же, к вящей радости гугенотов, распространял сплетню, будто Боссюэ тайно женился на племяннице Бюсси-Ра- бютена. Он шествовал по жизни, как герой оперы- буфф, щеголяя модным жаргоном, убивая врагов на дуэлях и похищая прекрасных дам из-под носа мужей. С ним делили ложе принцессы. Ни одна светская львица не удовлетворялась своими победами, пока не становилась, хоть на несколько дней, любовницей Ришелье. Дерзкий, удачливый, не склонный умствовать воин, он не был создан для корпения над картами, планирования кампаний и забот о боеприпасах. Больше всего на свете он обожал сражаться, а потом мародерствовать и насиловать вместе со своими солдатами. Неверный по натуре, он оставался верным другом Вольтера со времен Луи ле Гран. Их дружбы не умалило ничто, даже огромные суммы денег, которые Ришелье брал в долг у Вольтера. “Великий обманщик женщин, но человек слова для мужчин”. Совет, данный Вольтером молодым, любить друг друга не слишком сильно, потому что это вернейший способ любить вечно, несомненно был обращен к невесте. Но если Ришелье вообще мог любить одну женщину, а не весь женский пол, то этой женщиной была его собственная невзрачная женушка. Он шел на любые ухищрения, чтобы скрывать от нее свои амурные эскапады, и она была с ним счастлива.

Свадьба игралась в замке Монж, загородной резиденции принца де Гиза. Два кузена невесты, принцы де Ликсин и де Понс, отказались присутствовать на церемонии, заявив, что знаться с мужланами не желают. В остальном все прошло великолепно, и Ришелье был по всем правилам препровожден в постель всей честной компанией. Вольтер, страшно довольный, что сыграл в этом деле роль затейщика, писал разным друзьям: “Я протащился двести сорок миль только для того, чтобы увидеть мужчину в кровати с женщиной”, как будто не испытывал ничего, кроме утомления. Через три дня жених вернулся в армию, которая, под командованием герцога Бервика, осаждала германский город Филипсбург.

Гости остались развлекать мадам де Ришелье, но в самый разгар веселья из Парижа пришла ошеломляющая новость. Там продаются из-под прилавка “Философические письма”, напечатанные вместе с «Заметками о “Мыслях” Паскаля», самым опасным из писем. На титуле стояло имя Вольтера, но даже если бы его не было, он едва ли смог бы отрицать свое авторство, ведь книга уже несколько месяцев как читалась в Англии. Вольтер всполошился, схватил перо и принялся писать всем, кто мог бы ему помочь. Он объяснял Сидевилю и мадам дю Деффан, что взялся за “Письма”, когда решил обосноваться в Англии, но потом понял, что для него невыносима разлука с друзьями. Теперь же появилась еще одна причина, по которой ему не хотелось жить за пределами Франции.

“Меня предал, — корил Сидевиля Вольтер, — твой протеже Жор”. (Сидевилю уже хватало его упреков за Линана. Но он никогда не оправдывался и не напоминал, что Вольтеру пора бы самому выбирать себе издателей и друзей.) Возможно, Жор был виноват, но утверждать это с уверенностью нельзя. С тех пор, как “Письма” вышли в Англии, Вольтер вертелся лисой, хитря и лицемеря. Он трудился над ними вовсе не для того, чтобы они истлевали на руанском складе, и мог предполагать, что своей отлучкой из Парижа развязывает издателю руки. Так прямо и заявил в свое оправдание Жор. Однако свидетельства на стороне Вольтера, который вроде бы сделал все, чтобы остановить Жора, вот только допустил маленькую оплошность, предоставив ему сначала рукопись. Жор нажил на “Письмах” огромные деньги. Полторы тысячи экземпляров по десять ливров за штуку разлетелись в несколько дней. Прибавим, что такие запрещенные издания были в традициях его семьи. Отец Жора отсидел “несколько Бас- тилий” при Людовике XIV. Видно, игра стоила свеч.

Монжское общество ждало, затаив дыхание, известий из Парижа. 'Гучи сгущались. Жор находился в Бастилии, дом Вольтера был перевернут вверх дном, а ему самому грозил арест на основании lettre de cachet. Поскольку властям не очень-то хотелось упрятывать в тюрьму выдающегося человека, они позволили его заблаговременно предупредить, и Вольтер, не мешкая, покинул Монж. Через два дня после его отъезда lettre de cachet, с предписанием незамедлительно явиться в крепость Оксон, вручили мадам дю Шатле. Но птичка упорхнула. “У меня смертельное отвращение к тюрьмам”.

Тогдашние письма мадам дю Шатле полны отчаяния, и не удивительно. Ей рисовалась долгая мирная жизнь рядом с любимым, и вот их счастье, казалось, разбито навсегда. Ее терзал страх, что его поймают и бросят в темницу, где он, при своем хрупком здоровье, умрет или будет томиться вечно. В лучшем случае ему придется жить в изгнании где-нибудь на краю света, куда она не сможет за ним последовать. Какое-то время у нее было чувство, что он арестован на пути из Монжа. Ее горе усугублялось отсутствием новостей. Она писала Ришелье: “Что толку быть молодой? Хорошо бы стать пятидесятилетней и жить где-нибудь в деревне с моим несчастным другом, мадам де Ришелье и вами. Увы! Мы всю жизнь лелеем мечты о счастье, но они никогда не сбываются!” Утешение она находила в дружбе с мадам де Ришелье, которую по-настоящему любила. Она так напичкала молодую женщину идеями Ньютона, что через несколько месяцев мадам де Ришелье разделала под орех картезианца иезуита, к восторгу присутствовавших при споре английских туристов. Ее юный возраст и герцогский титул делали представление особенно занимательным. Вольтер говорил про нее, что она, похоже, действительно кое-что смыслит в начатках философии.

Вскоре мадам дю Шатле пришлось покинуть Монж и возвратиться в Париж. Здесь она принялась хлопотать за Вольтера так энергично и настолько пренебрегая приличиями, что даже сам беглец забил тревогу. Осторожнее, умолял он, не нужно давать повод злословию. От этой истории мадам дю Шатле пострадала больше, чем Вольтер. Он так надежно спрятался, вероятно в Лотарингии, что и по сей день никто точно не знает, где его укрывали. Многочисленные письма, которые Вольтер слал друзьям, отправлялись из разных городов (причем таких далеких друг от друга как Дижон и Базель) не иначе как любезными путешественниками. О тюрьме он и не помышлял, надеясь как-нибудь выкрутиться, а пока радовался тому, что весь Париж зачитывается “Письмами”. Его якобы возмущало, что светские женщины и франты рассуждают о сравнительных достоинствах Ньютона и Декарта, но разве не на это он рассчитывал? Сам Вольтер никогда не имел оригинальной философской концепции, но у него был дар упрощать чужие мысли и делать их доступными для светских женщин и франтов. “Если бы я не оживил предмет, никто бы не был скандализован, но и никто бы меня не читал”.