Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

Не столь важно, кто унаследует состояние и имущество мадам де Фонтен Мартель, главное — кто унаследует Вольтера? Пока он жил в доме баронессы, туда съезжался веселиться весь Париж. Какая счастливица завладеет этим потешником? Ответ не заставил себя долго ждать. Вольтер поселился в убогом районе в отвратительном доме позади ратуши. Сюда, летним вечером 1733 года, к нему явились неожиданные визитеры: три ангела, слетевшие к Аврааму, говорил он сам. Два ангела — герцогиня де Сен-Пьер и господин де Фор- калькье — были любовниками. Они сопровождали новую приятельницу Вольтера маркизу дю Шатле. Все много смеялись. В то время как Авраамовы ангелы отужинали с хозяином, Вольтеровы, вероятно опасаясь, что холостяцкая пища недостаточно затейлива, предпочли отвести его в гостиницу, где ели фрикасе из цыпленка. Ну и что же? “Моя кухарка Марианна упала бы в обморок, узнав, что я ужинаю в такой трущобе”. Возможно, Вольтер показал своим гостям вид из окна на портал Сен-Жерве, заметив, что это единственный друг, которого он обрел благодаря “Храму Вкуса”. В этой его любимой шутке была доля правды.

“Храм Вкуса” только что вышел в свет и не встретил одобрения. Сегодня большинство согласилось бы с выбором писателей, художников и шедевров, допущенных Вольтером в его Храм. В их числе мадам де Лафайет, мадам де Севинье, Паскаль (с оговорками), неподражаемый Мольер, Расин, любимый поэт Вольтера, Лафонтен; Пуссен, Лебрен, Лесюер, Лево, Перро с его квадратным двориком в Лувре, фонтаны Жана Гужона и Бушардона, ворота Сен-Дени и портал Сен-Жерве. “Все эти постройки, пренебрегаемые толпой, всегда варварской, и светскими людьми, всегда поверхностными, часто привлекали взор Бога”. Сделанные Вольтером исключения более спорны. Одно из них — “старьем готическим одетый” Собор Парижской богоматери. (Ненависть к готическому искусству во Франции XVIII века была страшной: удивительно, что вообще что-то уцелело.) Версальская капелла и “воплощение безвкусия” — церковь Святого Сульпиция, построенная Сервандони, тоже не попали в Храм. Наверно, ничто так не распаляет просвещенных людей, как споры о вкусах, а Вольтер высказывал свои суждения дерзко и безапелляционно. Даже Сидевиль говорил, что некоторые утверждения задели его чувства. Граф де Кайлюс, великий собиратель и знаток искусства, но неприятный человек, которого Вольтер превознес в поэме, попросил в следующих изданиях снять свое имя.

Вольтер безрассудно метнул камень в целую свору литературных критиков, “крикливых паладинов... // Что от зари и до зари // Кадят Прадонам, Скюдери, // Бросая грязью в алтари // Корнелей и Расинов”, а также в некоторых современных писателей, в том числе Жана Батиста Руссо и аббата Дефонтена. Он разворошил осиное гнездо, и осы начали жужжать. В театре марионеток поставили сатиру на “Храм Вкуса”, грубую и жестокую. Полишинель болен — приходит доктор — прописывает хорошую порцию палок и клистир — после чего на сцену выносят “Храм Вкуса” в ночной посудине. Вольтер, обегав всех своих влиятельных друзей, добился, чтобы этот балаган запретили. Другая сатира была поставлена в театре итальянской комедии. Там Вольтер в клетчатых панталонах англичанина смешил народ глупыми разглагольствованиями о вкусе. Вольтер не выносил пародий на свои произведения. Он был в такой ярости, что у него начались кишечные колики.

В разгар этой шумихи вокруг “Храма” Вольтер вовсю ухаживал за Эмилией. На следующий день после ангельского визита он написал письмо герцогине де Сен- Пьер, явно рассчитывая, что оно будет прочитано через плечико другим ангелом. “Ваши очаровательные письма, мадам, равно как и те, которые посланы вам некой особой, кружат головы счастливцев, удостоившихся держать их в руках... Я больше не рискую писать в прозе, с тех пор как прочел писания ваши и вашей подруги”. Естественно, что его и мадам дю Шатле влекло друг к другу. Вольтер вернулся из Англии, воодушевленный научными открытиями Ньютона и философским учением Локка. В Париже было мало людей, с которыми он мог обсуждать подобные материи, а среди женщин — одна Эмилия. Французская академическая наука застыла на картезианстве, и ученые с большим подозрением относились к новым идеям из Англии. А Эмилия, молодая, пылкая, с блестящим аналитическим умом, не только понимала, о чем говорил Вольтер, но и готова была воспринять его доводы. Она любила учиться. Игра в учителя и ученицу доставляла радость обоим, придавая особую прелесть их отношениям. Вольтера тешило и ее положение в обществе, огромные привилегии, которыми она пользовалась при дворе. Он всегда был чувствителен к подобным мелочам, никому теперь не нужным. Самолюбию писателя льстило, что обладательница столь высоких титулов может стать его возлюбленной. Все его прежние романы были пустяковыми, но они плавно перетекали один в другой, пока ссылка не положила конец связи с мадам де Верньер. Из Англии доходят слухи о дамах полусвета и некой Лауре Харли, которая, вероятней всего, лишь дала ему повод поупражняться в английском стихосложении:

А потом целых четыре года — ничего (разве что легкая увлеченность аббатом Линаном? Иначе трудно объяснить его заинтересованность в этом толстячке). Вольтер не мог жить без женского общества: “Единственная разница между мужчинами и женщинами заключается в том, что женщины более обходительны”. Но он никогда не был пылким любовником, даже в юности. Он встретился с Эмилией всего через несколько недель после того, как признавался, что слишком слаб, чтобы предаваться любовным утехам, и как-то сказал: “Я чувствую себя смешным в роли влюбленного”. Человек с таким самоощущением был неспособен на страсть, которую хотела бы внушать Эмилия. Зато способен на многое другое. Может быть, Вольтер никогда не утолял ее плотских и сердечных вожделений, но много лет она довольствовалась тем, что он ей давал. Самый знаменитый, самый остроумный человек в мире изощрялся в своих фокусах для нее и только для нее. Это чего-то стоило.

Вспыхнувшее между ними чувство стало для обоих стимулом к усердным занятиям. Вольтер учил Эмилию разговорному английскому. Через три недели она болтала совершенно свободно, и впоследствии любовники часто объяснялись по-английски. Она также брала уроки математики у Мопертюи. Типичная светская женщина, Эмилия без стеснения пожирала его время и вышелушивала его мозги. Она выражала неудовольствие, если он не являлся по первому ее зову. Вскоре ей стало недостаточно его уроков: ей захотелось его любви. Мопертюи, тридцатипятилетний холодный красавец, пользовался большим успехом у женщин. Похоже, он без особого жара отвечал на заигрывания Эмилии, хотя до нас дошли только ее письма, а не его. “Я буду дома весь день. Приходите и попробуйте еще чему-нибудь меня научить”. “Мне больше нечего делать. Я жажду нового задания”. “Приходите сегодня в шесть”. “Не удивительно, что, расставшись с вами, думаешь только об удовольствии увидеть вас вновь”. “Моя жизнь сейчас в полном расстройстве. Я умираю. Моя душа нуждается в вас, как мое тело нуждается в отдыхе”. “Я люблю вас так, как если бы вы были в этот вечер со мной”.