Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

Как все, кто жил в деревне, Вольтер и мадам дю Шат- ле очень зависели от почты. Они громко сетовали, когда им казалось, что друзья пишут им недостаточно часто, хотя восторгались исключительно посланиями коронованных особ. Лорд Харви, с которым Вольтер сблизился в Лондоне, был бы милейшим человеком, говорили они, умей он отвечать на письма. Лорд даже не поблагодарил Вольтера за присланную ему книгу, поступив не только не по-дружески, но просто некрасиво. На Тьерьо, ленивого и эгоистичного, рассчитывать как на корреспондента не приходилось. Сидевиль был лучше: в своем захолустье он имел больше досуга. Д’Аржанталь, ангел хранитель, оставался совершенством во всем, но в то время он жил только Вольтером и еще Комеди франсез. Он пылал такой страстью к Адриенне Лекуврер, что предлагал ей руку и сердце несмотря на ее занятие, репутацию и незаконных детей. После смерти актрисы он женился на очаровательной девушке, очень любимой Вольтером и Эмилией, втором ангеле. Он был столпом театра, пользовался большим авторитетом среди актеров и очень помогал Вольтеру, когда тот не мог присутствовать на репетициях собственных пьес.

Иногда “с полюса” писал Мопертюи. В 1736 году он отправился в Лапландию, надеясь доказать, что Ньютон правильно вычислил форму земли, а отец и сын Кассини ошибались. Ньютон утверждал, что у полюсов она сплющена, а Кассини полагали, что, напротив, вытянута. Мопертюи собирался измерить дугу меридиана. Эта экспедиция, в которую входил еще один друг Эмилии, ученый Клеро, финансировалась Людовиком XV. Одновременно на экватор был послан Кондамин. Эмилия уверяла Ришелье, что Мопертюи уехал лишь потому, что не мог выносить Парижа без нее. Когда Мопертюи вернулся с замерами, подтверждавшими правоту Ньютона, стали говорить, что он расплющил землю и несчастных Кассини. С тех пор все свои письма к нему Вольтер датировал таким-то, таким-то от Расплющенья Земли. Мопертюи также привез с собой лапландку, скрашивавшую его существование на полюсе, и ее сестру. “Нежные гиперборейки” выглядели в Париже гораздо менее привлекательно, чем на своей родной земле. Вскоре Мопертюи захотел от них избавиться. Он объявил сбор пожертвований в их пользу. Вольтер внес тогда сто ливров, а Эмилия пятьдесят. Собранных денег хватило на то, чтобы поместить одну из сестер в монастырь. Образцовый дворецкий герцогини д’Эгийон нашел другой лапландке мужа, но из нее получилась непутевая жена, а проще говоря, потаскушка.

Из Лондона пришла весть, что престарелый мистер Бонд, богач и большой поклонник “Заиры”, ставит ее в Ковент-Гардене. Он сам взялся исполнять роль отца Заиры, благородного христианина. На премьере старик играл с таким жаром, что, представляя смерть на руках у дочери, на самом деле скончался. В Сире очень одобрительно отнеслись к этому проявлению чувствительности.

Из Лондона же поступило известие, что Эверард Фокнер, теперь рыцарь, назначен английским послом в Оттоманской Порте. Вольтер просил его по пути к новому месту службы заехать в Сире, но Фокнер не смог этого сделать. Когда он прибыл в Константинополь, Вольтер писал ему по-английски:

“Ныне честный, простой и добрый философ из Уондзуорта представляет своего короля и свою страну и равен благородному сеньору. Поистине Англия — единственная страна в мире, где заслуги и добродетель ценятся столь высоко. Если я немного печален, мой дражайший друг (ибо вы друг, хоть и министр), то только потому, что не могу стать свидетелем вашего нового триумфа и счастья. Не устрой я себе такую жизнь, которая делает меня в некотором роде отшельником, я бы полетел к ненавистному мне племени диких рабов, чтобы повидать человека, любезного моему сердцу. Как весело и как умилительно мне будет представлять моего Фокнера среди басурман всех оттенков, посмеивающегося, со свойственной ему снисходительностью, над глупыми суевериями, которые опутали с одной стороны Стамбул, с другой — Галату. Меня не восхищает, как говорит миледи Мэри Уортли:

Какого дьявола мне восхищаться рабом на лошади? Я восхищаюсь моим другом Фокнером. Но я вынужден сказать “прости” великому городу Константина и остаться в своем маленьком уголке мира, в том самом замке, куда вас приглашали завернуть по пути в Париж, в случае если вы поедете дорогой из Кале в Марсель. То, что вы избрали другой путь, явилось огромным разочарованием для меня и в особенности для той особы, которая пользуется вашими замками' и еще чаще вашими книгами. Клянусь, французская дама, читающая Ньютона, Локка, Аддисона и Попа и бегущая от толкотни и гомона Парижа, чтобы развивать в уединении блестящий и обаятельный ум, с которым она родилась, гораздо драгоценнее, чем ваш Константинополь и вся турецкая империя. Можете смело писать мне через Марсель по адресу: госпоже маркизе дю Шатле, Сире в Шампани. Будьте уверены, я не стронусь с этой точки земли, пока не получу благословения в виде вашего письма.

Возможно, вы встретите одного вероотступника, внебрачного отпрыска ирландца, который был известен в Париже под именем Маккарти, наглого, пронырливого и беспринципного человека. Благодаря случаю, он

' Привезенными из Англии Тьерьо по просьбе Вольтера. (Ilfnmeu. автора.) имел честь познакомиться с маркизой дю Шатле, но был выставлен из ее дома за мошенничество и дерзость, прежде чем покинул Париж с двумя запутавшимися в долгах юнцами, которых он соблазнил перейти в мусульманство. Пусть в Константинополе станет известно о его прошлом и его свойствах. Хотел бы я знать, что за жизнь он там ведет с последователями Магомета.

Но что мне куда интересней, о чем я прежде всего жажду услышать, так это действительно ли вы счастливы, как представляется со стороны. Есть ли у вас маленький личный сераль или вы женились? Завалены ли вы делами, не мешает ли ваша лень вашей деятельности? Много ли вы пьете доброго кипрского вина? Что до меня, то я несказанно счастлив, хотя мое здоровье по-прежнему очень слабо,

excepto quod non simul esses, caetera laetus*.

Addio mio carissimo ambasciadore, addio, le baccio umilmente le mani. L’amo e la riverisco2.

Cupe, 22 февраля 1736 н.с.

Вольтер”

' Я доволен всем, кроме того, что ты не со мной (лат.).

Прощай, мой возлюбленный посол, прощай, смиренно целую руки. Люблю и почитаю (ит.).

В августе 1736 года Вольтер получил длиннющее, более чем из тысячи слов, письмо на скверном французском языке от молодого почитателя из Германии, именно такое, каких писатели, особенно если они заняты, боятся как огня — тягостно банальное (“чувствуешь, что Брут должен быть либо римлянином, либо англичанином”), полное славословий и маловразумительных рассуждений, требующее ответа. К нему была приложена книга, которую мастеру предлагалось прочитать и оценить. Однако две вещи делали это событие примечательным. Присланная книга представляла собой французский перевод нескольких эссе Христиана Вольфа, последователя Лейбница, и завершалось письмо следующими словами: “Если моя судьба отказывает мне в счастье обладать вами, могу ли я питать надежду, хоть когда-нибудь, лицезреть человека, коим так долго восхищался издалека, и заверить вас в лицо, что я, со всем почтением и уважением, подобающими тем, кто, следуя за факелом правды, посвящают свои усилия благу человечества, месье, ваш друг Фридрих, кронпринц Прусский”. Так началась долгая знаменитая дружба, а вместе с ней битва между Фридрихом и Эмилией за “обладание” Вольтером.