Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

Между делом, чтобы развлечь себя и друзей, Вольтер набросал поэму “Светский человек”. В ней шла речь о превосходстве цивилизованной жизни над первобытной. Адам и Ева, говорил Вольтер, наверно умирали в своем Раю от скуки, ведь они, бедняжки, только ели, пили да совокуплялись. Можно представить, что за отвратительные у них были ногти и волосы — без мыла-то и без ножниц. Их ужин под дубом состоял из проса и желудей, запитых водой. Какой контраст с жизнью цивилизованного человека, окруженного детищами изысканного вкуса: его стены затянуты гобеленами, увешаны картинами Корреджо и Пуссена, его серебро выковано Жерменом, статуи высечены Бушардоном. Когда он хочет рассеяться, то приказывает подать карету и отправляется в Оперу смотреть на танец Камарго. Там услаждаются все чувства. Люди, обличающие роскошь, обычно сами бедны и злы. Из “Светского человека” пошла знаменитая фраза: “Нет ничего более необходимого, чем то, без чего можно обойтись”.

Списки маленькой поэмы были, как всегда, отправлены нескольким друзьям, и, как всегда, кто-то из них предал Вольтера и вручил рукопись издателю. Епископ Мирепуа, впоследствии — ярый враг мадам де Помпадур при дворе, прочитал поэму и поднял страшный шум. Поскольку он оставил свою епархию, чтобы занять место воспитателя при маленьком дофине, то всегда подписывался “anc” (ancien — бывший) Мирепуа. Вольтер не преминул это обыграть и прозвал его “апе” (осел) Мирепуа. В отместку осел Мирепуа донес о поэме кардиналу Флери, и грянул гром. Священник утверждал, что автор — богохульник, потому что у него Адам и Ева без передышки совокупляются в Райском саду. Он выставил и другие, столь же надуманные обвинения. Министр юстиции пообещал герцогу и герцогине Ришелье и влиятельному кузену мадам дю Шатле бальи де Фруле, что не предпримет против Вольтера никаких действий без предварительного уведомления. “Блюститель” сдержал слово. 22 декабря 1736 года Вольтер и мадам дю Шатле получили от него предупреждающее письмо.

Лежал глубокий снег, Вольтер не выносил стужи, но любовники так испугались, что в ту же ночь покинули Сире и перебрались на постоялый двор в Васси, откуда Вольтер должен был скакать на перекладных в Голландию. Сидя без сна, Вольтер писал письма и в четыре утра изливался д’Аржанталю: “... мой верный, нежный и почитаемый друг, поскольку близится минута, когда мне суждено навсегда расстаться с той, которая оставила Париж, общество и все, что делает жизнь приятной, ради меня, с той, которую я обожаю и которая достойна обожания, ты поймешь, что я чувствую... Мое сердце разрывается. Неужели только потому, что у меня есть враги в Париже, она должна в одиночестве возвратиться в дом, построенный для меня, а я должен лишиться своего главного утешения?” Он признавался, что без особых сожалений уехал бы в Пруссию или любую другую страну, если бы не Эмилия. “Я измучен, сломлен горем и болезнью. Прощай”.

Для Вольтера случившееся действительно было катастрофой. Он расположился спокойно и серьезно работать, собрал библиотеку, оборудовал лабораторию и темную комнату. Более того, он нашел женщину, с которой мог счастливо жить. И все это ему пришлось бросить посреди ледяной зимней ночи. Его страдания усугублялись чувством несправедливости. Очаровательный, веселый “Светский человек” явно не заслуживал такого наказания. Однако Вольтер понимал, что положение Эмилии еще более печально, чем его. Теперь она вернется в унылый, опустевший замок, где муж, двое бессмысленных малышей и Линан будут отныне ее единственными собеседниками. Вольтер тревожился за нее и с первой же почтовой станции по пути в Брюссель черкнул мадам де Шамбонен, умоляя ее немедленно поспешить к Эмилии.

Эмилия, в свою очередь, тревожилась за него. Она беспокоилась, как бы холод не повредил его хрупкому здоровью. Но поскольку Эмилия знала, что трудности обычно излечивали Вольтера от болезней, а длинные утомительные путешествия даже укрепляли, ее гораздо больше мучил другой, эгоистический страх. Она боялась, что беглец отправится в Пруссию. Несмотря на убожество Фридриховых писем, по которым невозможно было судить о его истинном лице, странный магнит начал тянуть Вольтера к себе. Эмилия опасалась принца. Она в исступлении писала д’Аржанталю, который в эти дни наверно вздрагивал при виде почтовой сумки, набитой письмами с сетованиями двух философов: “На коленях умоляю вас отговорить его ехать в Пруссию”. На самом деле такой опасности тогда еще не было. Фридрих не ждал Вольтера в Пруссии, пока на троне сидел его отец. Он сам трепетал перед этим всемогущим безумцем, который, конечно, не одобрил бы дружбы сына с французским вольнодумцем. Вольтер сообщил всем парижским знакомым и разослал в газеты объявления, что направляется в Пруссию, но только для отвода глаз. В действительности он остановился в Амстердаме.

Между тем Эмилия, предаваясь в Сире печальным раздумьям, строила догадки, которыми делилась с д’Аржанталем в длинных истерических письмах. Ей не верится, чтобы французский двор, при всем своем ханжестве, мог изгнать такого человека как Вольтер лишь за то, что в его поэме Адам и Ева не мылись. Должно быть другое объяснение. Д’Аржанталь сообщает, что к маркизу дю Шатле собираются обратиться с просьбой отказать Вольтеру в покровительстве. Эмилия видит в этом происки своего кузена, маркиза де Бретей, с которым состоит в ссоре. Таким образом он ей мстит. К счастью маркиз дю Шатле — честная душа, самый лучший и самый надежный человек в мире, и ни за что на такое не пойдет. Если ее предположения верны, Вольтеру нужно ненадолго стушеваться, и все будет хорошо. Но она глубоко несчастна. Всего две недели назад они были почти неразлучны и, даже когда работали, постоянно обменивались записочками. А теперь ей неизвестно, где он, потому что от него нет писем. Кругом одни горы, и она в отчаянии. Когда письма начинают приходить, Эмилия к своему ужасу узнает, что Вольтер послал Фридриху список неопубликованной “Метафизики”, в тысячу раз более опасной, чем “Девственница”. (Пустое беспокойство. Позже Фридрих выдаст Вольтера французскому правительству, а тогда ему еще незачем было это делать.)

Парижские друзья терзают Эмилию своими домыслами и советами. Одни говорят, что министр юстиции сердит на Вольтера за самовольное бегство из страны. Другие, что в Версале считают переписку с Фридрихом в высшей степени подозрительной. Третьи, что Вольтер в каком-то письме нелестно отозвался о господине Эро, начальнике полиции. Все эти предположения теснятся в ее голове, почти лишая рассудка. Дю Шатле хочет развлечь маркизу поездкой в Люневиль, к лотарингскому

двору, но она не в силах расстаться с местом, где в последний раз видела Вольтера. И там она ждала, тоскуя, как верная собака.