Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

Что же до трагедии “Семирамида”, то я пришлю ее вам через месяц-другой. Я всегда с большим удовольствием вспоминаю, что посвятил вам нежную “ Заиру”. “Семирамида” совсем иная. Я попытался, хоть задача оказалась сложной, переделать наших французских щеголей в афинских скромников. Превращение это сыграно не совсем верно, но снискало аплодисменты. У пьесы та же судьба, что у морализирующих книг: они нравятся многим, но никого не исправляют.

Я сейчас, мой дорогой друг, при дворе короля Станислава, где провел несколько месяцев столь же тихо и беззаботно, как некогда в Уондзуорте, поэтому вы должны знать — король Станислав своего рода Фокнер. Он прекраснейший человек, но из опасения быть принятым вами за дворцового бродягу или бродячего придворного, я признаюсь вам, что нахожусь здесь вместе с той самой приятельницей, с которой не расстаюсь двадцать промелькнувших лет. Я имею в виду госпожу дю Шатле, это она комментирует Ньютона и вскоре опубликует французский перевод.

У меня в Париже есть несколько врагов, так же, как у папы в Лондоне, и я так же презираю их, как и он. Короче говоря, я живу счастливо настолько, насколько позволяет мое положение.

“Nisi quod simul esses caetera laetus”. Посылаю вам тысячу благодарностей, мой драгоценнейший и достойнейший друг. Желаю всего того счастья, что вы заслуживаете, и остаюсь ваш навеки.

Вольтер.

В Люневиле, где общество было многочисленнее, а занятия разнообразнее, чем в Коммерси, дрязг поубавилось. Неистовый круговорот развлечений закружил всех. Станислав, радовавшийся, словно дитя, обедал все раньше и раньше, чтобы во второй половине дня веселиться подольше. Лагалазьер сказал, что если так продолжится, то королю придется обедать накануне. Мадам дю Шатле взяла на себя роль распорядительницы: она организовывала театральные представления, чтение вслух, научные эксперименты и экскурсии. Все обменивались стихами, Вольтер, Пан-Пан и Сен-Ламбер наперебой восхваляли придворных красавиц, Станислава и один одного. Сен-Ламбер, к удовольствию всей троицы, сочинил пьесу о двух ирокезах, женатых на одной женщине. “Эриме обращалась нежнее с Музой, но была более страстной с Тольхо”. Вольтер посвятил стихотворение Сен-Ламберу. “Вам повезло, вы срываете розы, мне достаются одни шипы”. Как всегда, у мадам дю Шатле все благополучным образом устроилось: она стала счастливой обладательницей двоих мужей и любовника. Для полноты блаженства не хватало одного — любви последнего.

У Станислава опять пошли нелады с отцом Мену. Иезуит осознал, какую смертельную ошибку он совершил, привезя Вольтера. Все придворные увлеклись философией, король смотрел Вольтеру в рот и наслаждался чтением “Pucelle”' и “Философских повестей”, еще более опасных в своем коварстве. Отец Мену, и в стенах церкви и вне их, умолял Станислава положить конец визиту, но король, не желая лишиться главного украшения двора, использовал выжидательную тактику. Он взбунтовался против своего исповедника и выдвигал готовое возражение на каждый его довод. “Вольтер — бунтующий лицемер”, — говорил святой отец. “Лицеме-

1 “Девственницы” (фр.).

рие — дань, которую он платит добродетели, — отвечал король, — не лучше ли ему лицемерить здесь, чем устраивать скандалы в других местах?”

Все же в рожденственский пост у Станислава начался приступ благочестия. Он приостановил спектакли и увеселения. Мадам дю Шатле и Вольтер, поняв намек, приняли решение ненадолго исчезнуть. Оказалось, у Эмилии в Сире есть дела: надо заменить мастера в одной из кузниц, осмотреть леса, собрать налоги, причем все это до Нового года. Поэтому на Рождество они помчатся в Сире, а оттуда в Париж. Прощание с Люневи- лем было самым теплым и полным взаимных обещаний. Сен-Ламбер обещал писать не реже одного раза в день, Эмилия — без остановки.

В путь философы тронулись как всегда после ужина. Наутро они прибыли в Шалон-сюр-Марн, где решили провести денек со своим другом епископом. Кучера отослали переменить лошадей, с тем, чтобы он вернулся через час. У епископа в доме собрались приятные люди, и Эмилия предложила перекинуться в карты. Когда карета вернулась, маркиза была прикована к карточному столу. Шел дождь, погода стояла очень холодная, и прождав во дворе достаточно долго, форейторы пригрозили уехать. Эмилия передала, что до двух тридцати они не понадобятся. Однако к двум тридцати она потеряла значительную сумму денег, и была полна решимости отыграться. Дождь не переставал, люди и лошади продрогли до костей. Форейторы защелкали кнутами и стали ругаться под окнами у епископа. Эмилия, притворившись, что не слышит, начала новую игру. Епископ, пожалев остававшихся на улице слуг, позволил им распрячь лошадей и отвести их к нему на конюшню. Вольтера потеря целого дня привела в бешенство. В путь они тронулись лишь в восемь вечера, Эмилия просидела за картами двенадцать часов кряду. В Сире она взялась за своего Ньютона. Мадам дю Шатле трудилась над ним давно, любила порассуждать о своей работе и написала к ней предисловие, которое Вольтер назвал шедевром. Теперь ей предстояло завершить перевод и доделать комментарии. Она понимала, что этот труд потребует колоссальных сил. Наняв, по обыкновению, себе в помощь ученого на время пребывания в Париже, Эмилия надеялась провести несколько месяцев в полном покое.

Пробыв в Сире несколько дней, Вольтер заметил, что Эмилия чем-то озабочена. Ее неуемная энергия куда- то делась, она казалась подавленной и явно волновалась. У нее имелась на то причина. Усилия Сен-Ламбера увенчались в высшей степени неожиданным и нежелательным результатом. Мадам дю Шатле в свои почти сорок три года забеременела. Когда сомнений не осталось, она сказала Вольтеру. Известие, конечно, не привело его в восторог, но повел он себя как ангел. Он думал только об Эмилии, которая просто изводила себя тревогой. Вольтер успокаивал ее, убеждая, что состояние, в котором нет ничего противоестественного, не повод для отчаяния. Надо все обсудить и решить, как лучше поступить. Отчасти чтобы приободрить мадам дю Шатле, он посоветовал ей послать за Сен-Ламбе- ром: Вольтер сам ему написал, объяснил, что случилось, и попросил приехать скорее. Получив письмо, Сен-Ламбер вскочил на коня и через несколько часов явился в Сире. Вместе они обговорили положение дел.

Невзирая на всю серьезность происшествия, все трое не могли не видеть и комической его стороны. Слуги в Сире, как водится, все знали и опасались, как бы между мужчинами не вспыхнула ссора, грозящая окончиться дуэлью, однако нисколько не удивились, услыхав раскаты смеха, разносившегося по дому. Лоншан, чье основное занятие было подслушивать, говорит, что историю обратили в грандиозную шутку. Вопрос заключался в том, как преподнести новость маркизу дю Шатле. Последние семнадцать лет Эмилия поддерживала с ним дружеские, но сугубо платонические отношения. Может быть ей лучше укрыться в уединенном месте и оставаться там, пока все не закончится? Но это так неудобно и так скучно. Допустим, она спрячется, тогда чье имя она даст ребенку? Кого назовет отцом? Вольтер сказал, что дитя явится на свет как часть избранных трудов мадам дю Шатле (oeuvres melees).no- сле многочасового обсуждения, прерывавшегося истерическим хохотом, было решено, что pater est quern nuptiae demonstrant, отец тот, кто состоит в законном браке. Итак, мадам дю Шатле, написав мужу в Дижон, где тот находился со своим полком, попросила его приехать в Сире. Письмо было с приманкой: посулив маркизу собранные ею налоги, Эмилия добавила, что ей угрожает судебный процесс. Она заверила мужа в том, что будет очень рада увидеть его.